Дарья Швед
г. Магнитогорск
Море лениво давилось землей.
Земля, облизанная им, была скользкой, чуть блестела на солнце и, как умирающий глаз, начинала тускнеть, покрываясь пленкой льда до тех пор, пока море вновь не начинало ее облизывать. Берег был похож на спину огромного кита.
Как воют киты?
Я видел мертвого кита. Однажды. Он уже не выл. Конечно. Его большое тело отражалось в лучах куцего солнца. Чайки кружились, врезаясь в ледяной воздух. Разрезали его своим смехом.
С тех пор мне кажется, что, когда киты умирают, они воют голосами чаек.
Тело кита было скомкано коркой льда.
Мне было лет двенадцать; темнело, папа держал меня за руку. Улыбаясь, показывал на диковинное здесь корыто. Оно стонало железом, то теряясь, то вновь подходя к брегу. Кита мотало из стороны в сторону, кричали чайки, было холодно.
На палубе китобоя орали люди с поседевшими усами, из их ртов вырывались коченеющие облака, застывающие прежде, чем их уносил ветер. Судну долго пришлось судорожно дергаться на волнах, карябая мачтами низкое небо. Китовая туша, плохо закрепленная и отчего-то целая, грузно переваливалась с боку на бок, иногда стремилась вперед, потом чуть не сминалась о борт корыта.
Черт знает, как занесло китобойное судно в края нашей мерзлоты. За чудное спасение команды, да и судна, кит был подарен городу. Его скелет теперь стоит в музее, как памятник гуманности и человеколюбия. Глядя на него всегда слышу, как воет этот самый кит. Голосами чаек.
Теперь прошло миллион лет, папы не стало, на крыши гадят совсем другие чайки, а китовые кости продолжают накапливать пыль. Мне хотелось, чтобы рядом с китом стоял и скелет моего папы. Мама решила, что я бессердечный. Я очень любил папу, папе нравился кит…не думаю, что папе сильно нравится вмерзать в ледяную землю.
Но мама решила, что я бессердечный.
Читать далее Серафима