Сергей Чистяков
г. Минусинск
…моему ЗиЛ 131, погибшему от фугаса в Нагорном Карабахе посвящается.
Действующие лица:
Гуля
Мамонт(Николай)
Подполковник
Врач
Сержант
Сестра
Никита
Воркуют за кадром на манер голубей:
А
Б
Наше недалекое прошлое, которого лучше бы никогда не было…
«Гуля»
Первый акт.
что такое жизнь
Весна в марте неприглядна. Всё новорожденное, вопреки массовым предрассудкам, малопривлекательно, а чаще всего просто омерзительно — мокрое, слепое, жалкое, пищит что-то невразумительное. Вот и весна…
Люди, которые утверждают, что очень любят новое — расчётливые лицемеры. Или мазохисты. И неизвестно, кто хуже.
На первой робкой проталине пасутся разномастные голуби. Старуха крошит буханку хлеба, щедро разбрасывая хлебные комочки. Подзывает к себе: «Гуля, гуля, гуля!» Мимо едут машины, спешат по мостовой люди, которые привычно не замечают высокую глухую стену, опутанную по гребню колючей проволокой. За стеной виден ряд окон, забранных решётками.
В одном из окон, в нелепой, невозможной анатомически позе застыл человек в синей пижаме.
Действие первое.
Мысли вслух.
А и Б: — Что такое жизнь? Для чего она? Вот мы сидим на подоконнике. А почему мы на нём сидим?
А: — Чтобы лучше видеть.
Б: — Видеть что?
А: — Чтобы лучше видеть, что делают люди.
Б: — А зачем это?
А: — Что – это?
Б: — Смотреть на то, что они делают, эти люди?
А: — Это интересно.
Б: — Это глупо!
А: — Нет, это интересно.
Б: — Нет, это глупо! Вот бабка ходит и крошит хлеб – это глупо!
А: — Нет, это интересно и правильно! Эта бабка кормит моих братьев и сестёр! Мои братья и сёстры едят хлеб, который она крошит. Это жизнь. Она интересна!
Б: — Что такое жизнь? Почему она интересна?
А: — Она движется.
Б: — А почему не видно!?
А: — Чего?
Б: — Как она движется.
А: — Почему не видно!? Вот ведь бабка – она не на одном месте находится, она движется.
Б: — Бабка – это жизнь!?
А: — Нет, жизнь – это бабка.
Б: — Значит, жизнь движется как бабка?
А: — Да, она движется.
Б: — Бессистемно и хаотично!?
А: — С постоянством.
Б: — Глупо и бессмысленно!?
А: — В постоянном кормлении наших братьев меньших.
Б: — А наши братья?
А: — Что?
Б: — Они движутся?
А: — Только когда кормятся.
Б: — Всю жизнь?
А: — Нет, не всю жизнь.
Б: — Значит, они, когда они не кормятся, они — не живут!?
А: — Значит, когда они не кормятся – они летают!
Б: — Летают – не живут!?
А: — Летают – значит, живут по-настоящему!?
Б: — А когда кормятся — живут не по-настоящему!?
А: — Это не жизнь. Это функция.
Б: — Ты же только что говорил – жизнь!
А: — Полёт – вот настоящая жизнь! А всё остальное – движение или ожидание.
Б: — Выходит, по-твоему, что по-настоящему живут только птицы!? А как же люди!? А бабка вот эта?! А весь остальной мир!?
А: — Какая это жизнь! Это сон о настоящей жизни!
Б: — Люди во сне иногда летают!
А: — Вот тогда они и живут.
Б: — А когда просыпаются?
А: — Полёт кончается.
Б: — Полёт кончается концом?
А: — Жизнь кончается концом!
Б: — А полёт?!
А: — Полёт кончается падением!
Комната скрытого наблюдения за пациентом.
Подполковник (в диктофон): — Еще раз повторю, ценность этого случая том, что пациент демонстрирует полную уверенность в себе. С точки зрения современной медицины, данный симптом указывает на шизофрению.
Сержант: — А Вы, товарищ Подполковник, хорошо его раскусили! С виду — типичный клиент.
Подполковник: — Жополиз ты, Сержант. Думаешь, подпишу тебе приказ на дембель в нулевую партию? Хрена! В третью пойдёшь, с залётчиками.
Сержант: — Та-ва-аарищ Подполковник!
Подполковник: — Ша! А то у тебя не служба, а разлюли-малина. Рожу вон разъел!
Сержант: — Ну това-арищ…
Подполковник: — Службу несите, сержант! Не спать! Наблюдение и ещё раз наблюдение! Шкуру сдеру, если мне докторскую просрёшь! Следить постоянно! Всё записывать. Любое изменение состояния. Всё!
Подполковник выходит в коридор.
Подполковник (в диктофон): — Известно, что социум защищается, и всё, что сильно отличается от нормы в ту или другую сторону, должно быть изолировано, чтобы зараза не распространялась.
Но, в отличие от клиента психиатрии, симулянт обладает одним умением. У Карлоса Кастанеды это называется искусством контролируемой глупости. Мастерский симулянт прикидывается таким же слабоумным как все, и, так как он это делает мастерски, никто и заподозрить не может, что он не шизофреник и его нужно не лечить, а передать в военную прокуратуру, дабы там решили, на какой срок его дисциплинарно наказать.
В качестве примера приведем «Полет над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном, играющим человека с творческой жилкой в психиатрической больнице. К сожалению, герой Джека Николсона не владел искусством контролируемой глупости, и социуму это не понравилось. Социум его убил.
Здесь ситуация интереснее. Наблюдаемый не ставит целью возмутить или обмануть социум. Его цель – отринуть социум, найдя полноценную работоспособную модель существования своей личности в квазизамкнутом осознании. В смоделированном сознании, не испытывающем деструктивных чувств, присущих в предлагаемых ему общественным бессознательным. Наблюдаемый ищет модель жизни без чувства вины.
Мысли вслух.
А и Б: — Нас загоняет в угол этот мягкий и убедительный голос человека, говорящий об объективной реальности, в которой якобы мы – человек!
А: — Но мы ему не верим! Ведь верно!?
Б: — Да, это глупо!
А: — Конечно глупо! Как мы можем быть этими мерзкими, страшными людьми!
А и Б: — Наблюдает за нами, оценивает нас, улавливает запах страха, источаемого оперением.
Б: — Страх, страх, страх!
А и Б: — Ничто не погасит наш страх. Ничто здесь не даст нам полёта.
А: — Это не тот мир, в котором хочется жить.
Б: — Здесь жить нельзя.
А и Б: — Это не жизнь!
Подполковник в своём кабинете.
Подполковник (в диктофон): — Иногда приходится сурово задумываться, что не всё легко у тебя, аки у птицы небесной – ведь той что, летай себе, чирикай, усматривай правду жизни непосредственно.
А вот здесь иногда, в мире людей, тебя окружающих, весь лоб расшибешь — то в бою, то в молитве, в ответе на вопрос: «А как? А почему?».
Сейчас И-Цзин черенковал. На развитие ситуации. Очень хорошо в раскладе выпало – украшательство, убранство. «Сидит неубрана, бледна…», Пушкин вроде?
А вокруг всё разукрашено. Подправлено, так сказать. Снаружи подмазано и подлатано изнутри. Только б такого, какой ты есть, не нашли, не ударили.
Так и с тобой, моя надежда. Где недолёт, где перелёт, где в цель!
Без твоего случая хрен мне, а не докторская! Хрен мне, а не полковник!
Входит Врач.
Врач: — Вызывали, товарищ подполковник?
Подполковник: — Сейчас позвонили от десантуры. Дают они нам этого бойца. На время реабилитации по случаю ранения, так сказать. Договорился. Реабилитация синдрома там…и всё такое. Встретишь. Разместишь с сержантом, который за моим присматривает. Пускай общаются. К сержанту прослушку на автомат. Введи в курс дела.
Врач: — Что сообщить о пациенте?
Подполковник: — Это не пациент! Это наблюдаемый! Не путайтесь в терминологии!
Врач: — Так точно! Что сообщить бойцу о наблюдаемом!?
Подполковник: — Правду.
Врач: — Какую?
Подполковник: — Доступную! Что считаем его симулянтом. Что «дизель» грозит!
Врач: — Разрешите идти?!
Подполковник: — Разрешаю…про меня не упоминать.
Врач и Мамонт в коридоре рядом с комнатой наблюдения.
Врач: — Тэкс-с…Боец, как зовут!?
Мамонт: — Николай.
Врач: — Угу…стало быть, вот в чём твоя задача, Николай…
Действие второе.
Мамонт у Гули в палате.
Мамонт: — Ну что! Ну что!? Ты узнаёшь меня!? Гуля! Очнись! Очнись, бля-на! Ты чо!? В натуре!? Ты в натуре псих? Э! Э, бля!? Слышишь?
Входит Сестра с едой на подносе.
Сестра: — Ты что на него кричишь!?
Мамонт: — Ты кто!?
Сестра: — Сестра.
Мамонт: — Чья!?
Сестра: — Его сестра, медицинская!
Мамонт: — Нормально!
Сестра: — Нормально что!?
Мамонт — Да так, типа, ситуация ништяк!
Сестра: — Ну, тебе виднее…
Мамонт — Эт-т точно.
Сестра: — Ты откуда здесь взялся?
Мамонт — К другану своему приехал.
Сестра: — Когда?
Мамонт: — Да вот только что.
Сестра: — Вам Подполковник разрешение дал?
Мамонт: — Какой подполковник?
Сестра: — Наш.
Мамонт: — Не, меня Врач встречал.
Сестра: — А-а!
Мамонт: — А ты чо, кормить Гулю собираешься?
Сестра: — Кого?
Мамонт: — Ну друга моего, Гулю!?
Сестра: — А-а! Для меня то он просто Наблюдаемый…
Мамонт: — А для меня Гуля!
Сестра: — Имя какое то…Женское.
Мамонт: — Ничо оно не женское!
Сестра: — У татар так девушек зовут.
Мамонт: — Да, я знаю. У нас на посёлке много татар живёт.
Сестра: — А твоего друга почему так зовут?
Мамонт: — Это его так прозвали, что он голубятню держал на посёлке.
Сестра: — Почему?
Мамонт: — Потому что голубятник!
Сестра: — А почему Гуля-то?
Мамонт: — Ну, блин, голубей когда подзывают к себе, говорят: «Гули-гули!»
Сестра: — А-а! А я никогда голубей не кормила.
Мамонт: — Ну дак покорми, раз пришла! Чо со мной лясы точишь!
Сестра: — Ой, и правда!
Мамонт: — А дверь ты же не закрывала?!
Сестра: — Нет, она открыта.
Мамонт: — А ну я тогда покурить пойду?
Сестра: — Иди. Знаешь куда?
Мамонт: — На лестницу?
Сестра: — Нет, у нас рядом с туалетами курилка.
Мамонт: — Угу.
Мамонт идёт в курилку. Сестра в это время начинает кормить Гулю. Кормит его с ложечки.
Сестра: — Ну вот, к тебе и друг приехал. Всё веселее, ведь правда? А тебя, оказывается, Гуля зовут! Смешное имя. Как ты с ним среди мальчишек жил? Ведь дразнили, наверное? А-а-м… Кушай, кушай. Мальчишки всегда дразнятся! А я ещё и косы носила. Длиню-ю-ющие! Вот до сюда были косы!
Вот ты всё, сердешный, на окошко смотришь, на волю!?
Однажды, когда я была ещё ребенком, мы с мамой и папой поехали в зоопарк. Мне было там очень плохо, было жалко всех этих зверей и птиц, которых злые люди заперли в жалкие и грязные клетки. Как тесно в этих клетках, казалось мне тогда…
Я всё тянула маму за руку, чтобы мы поскорее ушли из этого концлагеря, где фашисты мучают зверьков. Я плакала.
А моя правильная мама, моя мама-училка говорила: «Вот ещё мы в обезьяннике не были, ведь тебе в новом году начнут по природоведению про этих зверей рассказывать, а ты их смотреть отказываешься, думаешь так просто нам в «Край» (это у нас так краевой центр зовут) каждый раз мотаться?! Когда ещё сюда приедем! Папа в командировках постоянно, а я одна с тобой не поеду, ты уже сейчас мне все руки отмотала!
А я плакала и плакала, и не могла остановиться. И тут я увидела пантеру. И встала как вкопанная, и стала смотреть.
Большая, красивая лоснящаяся киса! Она не была похожа на других, бывших когда-то дикими, а потом насильно прирученных фашистами-людьми зверей, которые дремали без мысли или сердито смотрели на глупых надоедливых человечков. Нет, она ходила из угла в угол, по диагонали, крест на крест, и её глаза смотрели прямо мне в глаза, пристально и немигающее, как будто она меня знала давно, и, зная, что я знаю, что она не говорит на нашем, человеческом языке, — пантера будто всё хотела мне о чём-то сказать, о чём-то предупредить, что будет в моей жизни, о том, что, может быть, ждёт меня впереди.
Я, наверное, даже на пенсии буду помнить эти глаза. Мне часто снится эта пантера, этот несчастный дикий зверь. И когда люди, или когда в книгах мне говорят о вечности, я вспоминаю пантеру, и мне кажется, что я знаю, что такое вечность: это боль, ужас неволи и страх.
В курилке Мамонт докуривает сигарету, примериваясь пульнуть окурок щелчком в открытую форточку. Вальяжно заходит Сержант. Мамонт спохватывается, и прячет окурок за спину. Тушит его о стену и тихо бросает под ноги.
Сержант: — Борзой?!
Мамонт: — А чо?!
Сержант: — Да не, ничего. Тебя ко мне в комнату определили, в соседи, блин.
Мамонт: — И чо теперь?!
Сержант: — Да нормально всё! Вещи бери и пошли, отведу. На постой, как бы.
Мамонт: — А чо, я не с Гулей разве?!
Сержант: — Ты там вторую койку видел?!
Мамонт: — Нет.
Сержант: — Ну вот и пошли тогда.
Мамонт: — А ну ща, подожди! Я мигом…
Мамонт идёт в палату к Гуле и возвращается со своими бушлатом и вещмешком.
Мамонт: — Прикинь, она его всё ещё кормит! Фига, чо с пацаном сделали!
Сержант: — Бывает, вообще насильно кормят, или через вену глюкозу качают. Твой кореш ещё нормально.
Мамонт: — А нормальных здесь кормят?
Сержант: — Кормят.
Мамонт: — И чо надо сделать, чтоб балабаса получить?
Сержант: — Дяденьку Сержанта попросить.
Мамонт: — А по соплям ему не надо?!
Сержант: — Обойдёмся! Пошли сначала твои шмотки отнесём, а потом в пищеблок уже. Обед начинается.
Мамонт: — А постелю когда дадут?!
Сержант: — Поедим и я тебя к кастелянше отведу. Пошли, каша стынет!
Действие третье.
Сестра заканчивает кормить Гулю, собирает посуду и выходит в коридор, на пороге сталкиваясь с Мамонтом.
Мамонт: — Опа! Ништяк я успел! А то к братану бы не попал — тусил под дверью.
Сестра: — А ты у коридорной сестры бери ключ, когда надо. Только как зайдёшь в палату, за собой закрывай. Не держи распахнутой…мало ли.
Мамонт: — А ты сейчас чо, домой уходишь?
Сестра: — Да, смена заканчивается. Пациентов покормили, обмыли и всё.
Мамонт: — А! Ну ладно, тогда. Покедова. А я к братану пойду. Ты мне ключ отдай.
Мамонт входит в палату, садится на привинченный к полу табурет. Долго смотрит на Гулю. Молчит. Потом лезет в нагрудный карман и достаёт «маркер».
Мамонт: — Зацени, какой фломастер! На, подержи. Китайский. Маркером зовётся. На чём хочешь писать и рисовать можно. Хоть на бумаге, хоть на железе. Да вон хоть на стене этой. Попробуй. Во! Видишь, как классно рисует.
Ты, Гуля, если говорить не можешь, то ты, братан, мне напиши чё-нибудь. Ну там, может, хавки какой тебе принести. Я тут на пищеблоке заценил, чё к чему. При случае достану. Или вон матери своей весточку кинь. Я передам. Она у меня, когда я после ранения у нас дома был, всё про тебя говорила. Плакала всё. Напиши хоть о том, что жив, ей и то за радость будет. Я тебе его вот сюда, в тумбочку зашкерю, чтоб шакалы не отобрали. И блокнот вот положу — если соберёшься, ну, типа письмо там, или записку. Ты пиши. Пиши, братан, ладно!?
О, киваешь! Ну и ништяк тогда.
Встаёт, подходит к окну, поднимается на цыпочки и выглядывает на улицу.
Мамонт: — О, там бабка какая-то голубей кормит. Прям как твоя. А мне моя бабка запретила голубятню заводить, помнишь? Говорила: «Обсёруть всё вокруг». Вот я к тебе и ходил, голубями заниматься. У тебя тогда идея была навязчивая, пару «турмашат» заиметь. Просто так их нигде не стырить было, все они были в городе наперечёт. И один чувак с Ленинского посёлка тебе пообещал продать пару за четвертак. Огромные для нас деньги. Я вот к тому моменту больше пятёрика в руках не держал. Тут у тебя гон и начался: «Колян, орёшь, надо денег добыть! Давай думать!»
А чо думать?! Я вот в то время на свалке промышлял сбором цвета-мета. Латунь за килограмм – полтора, медь и бронза – рубь-семдесят…алюминий тогда нафиг никому не нужен был, везде горы литников и брака разного валялось. У меня дед, когда омшаник строил, фундамент забутил чушками алюминиевыми, штук сорок туда зафигачил – фундамент легче пуха вышел, блин! Его из почвы в зиму и вёсну целиком выталкивало из болотины, на берегу которой дедов дом стоит. А набрал он их вдоль «железки», что на тринадцатый километр идёт. Я там был, так прикинь, всю свалку сквозь сито просеяли – один песочек оранжевый и серый, как на пляже! Офигеть не встать кто-то наварился!
Ну, короче, кинулись мы на свалку с тобой, два дня там лазили везде – четыре с копейками. А надо двадцать пять! Жопа! Ну, ты тогда и придумал…Э, э! Ты чего, мужик! Не заваливайся! Бля! Сержант! Ты там, в темнушке?! Давай Врача или Сестру зови, видишь завалился братан! Чо мне с ним делать-то?!
В палату влетает Сержант. Вдвоём с Мамонтом поднимают упавшего на пол в позе зародыша Гулю, аккуратно укладывают его на койку.
Сержант: — Кататония.
Мамонт: — Чо?!
Сержант: — В очо! Кататония, говорю!
Мамонт: — Это чо?
Сержант: — А я знаю?! Врач говорил про твоего другана. Он и раньше так заваливался.
Мамонт: — А чо делать то?!
Сержант: — Ничо не делать! Положить, и спать идти! Он сейчас часов восемь, не меньше пролежит без движения. Утку только подложить надо, а то потом постель менять придётся. Давай, помогай.
Выходят из палаты.
Мамонт: — Чо, в столовку?
Сержант: — Там уже пацаны спать ушли, никого нет. Пошли покурим и спать?
Мамонт: — Пошли.
В курилке.
Мамонт: — Слушай, Сержант, ты Сестру мял?
Сержант: — Ага, помнёшь её!
Мамонт: — А я бы ей вдул.
Сержант: — Нашёлся, вдувальщик. На хромой кобыле проедешь! Мимо…
Мамонт: — Нифига!
Сержант: — Не, она не даёт.
Мамонт: — Блин, я уже как-то к бабе привык, чтоб постоянно…ломает.
Сержант: — Фига ты!
Мамонт: — Я весь отпуск с тёлки своей не слазил.
Сержант: — Ну, это ненадолго.
Мамонт: — А чо?
Сержант: — Дурикам бром сыплют в жратву, чтоб на врачих и нянечек не бросались.
Мамонт: — И чо, и солдатам тоже?!
Сержант: — Не хочешь – не ешь.
Мамонт: — А чо делать? Стоять же не будет!
Сержант: — Не ешь.
Мамонт: — Чо, с голоду пухнуть?!
Сержант: — С пацанами задружись с пищеблока. У тебя курева почти целый блок – подкинь пацанам.
Мамонт: — Отдельно готовить будут, что ли?
Сержант: — Ну а фига ли! Я так все два года балабас у них беру.
Мамонт: — И чо, стоит?
Сержант: — Стоит – не падает! В самоходы к бабе тут одной хожу. Опа-на, тихо! Врач сюда идёт…
В курилку входит Врач.
Врач: — Вот вы где!
Сержант: — А пациент впал в эту, как её…
Врач: — Уложил?
Сержант: — Да. Вот он помогал.
Врач: — На запись датчик движения поставил? Подполковник утром спросит!
Сержант: — Поставил, что я, не…
Врач: — Так, Сержант – спать. Быстро! А ты, боец, пойдём со мной.
Мамонт: — А куда?
Врач: — А увидишь!
Входят в кабинет Врача.
Врач: — Садись на стул.
Мамонт: — А это надолго, я спать хочу, вообще то?!
Врач: — Быстро. На, надевай прибор на себе на лоб.
Врач подаёт Мамонту прибор ночного видения.
Мамонт: — А это зачем?
Врач: — Будем, тебя, боец, на ассоциативное зрение проверять.
Мамонт: — Это как?
Врач: — А это так! Мулюешь, одеваешь и сидишь!
Мамонт: — Чего мулюешь?
Врач: — Что, не знаешь этого анекдота?
Мамонт: — Не-а!
Врач: — Дремучий.
Мамонт: — Я так-то много анекдотов знаю!
Врач: — Ну вот и покурим с тобой в курилке – расскажешь? А сейчас надевай прибор.
Мамонт: — А для чего он?
Врач: — Ты что, никогда у окулиста на приёме не был?
Мамонт: — Был.
Врач: — И что там с тобой врачи делали?
Мамонт: — Ну, зрение проверяли.
Врач: — Вот и здесь мы тебе зрение проверим.
Мамонт: — Вот этим?
Врач: — Этим, этим. Давай, надевай. Разболтался.
Врач достаёт из-за стеллажа квадрат из фанеры полтора на полтора метра, выкрашенный густо чёрной краской. Водружает его на стул, стоящий напротив Мамонта.
Мамонт: — А прибор чо, не работает?!
Врач: — Да всё работает, включить просто надо.
Мамонт: — А где?
Врач: — Не дёргайся, сейчас сам включу, прибор испортишь.
Врач подходит и включает прибор, повернув голову Мамонта к чёрному квадрату.
Врач: — Ну как, видишь?
Мамонт: — Что?
Врач: — То есть как что?! То, что перед тобой!
Мамонт: — Да ни хрена я не вижу!
Врач: — Да ты что, серьезно?!
Мамонт: — Да точно я Вам говорю!
Врач: — Совсем, совсем ничего? Деревья, птицы? Может что покрупнее?
Мамонт: — Совсем ничего…
Врач: — Ничего-ничего?!
Мамонт: — Ну говорю же Вам!
Врач: — Мда-а!
Мамонт: — Прибор сломан, что ли?
Врач: — Нет, прибор в порядке…
Мамонт: — А почему тогда я ничего не вижу?!
Врач: — Вот и мне интересно.
Мамонт: — Это чо, типа у меня зрение хреновое?!
Врач: — Это типа ты хреново чуешь!
Мамонт: — Чо чую?!
Врач: — Пространство и время…
Мамонт: — Чего?!
Врач: — Диагноз тебе, говорю, ставлю!
Мамонт: — Это я типа слепой?!
Врач: — Нет, не слепой. Иди спать.
Мамонт: — А чо тогда?!
Врач: — Спать, боец! Быстро! Раз-два, раз-два! Бегом марш! Ты пока в Армии!
Мамонт трусцой удаляется по коридору.
Врач: — Бегом, говорю!
Комната Сержанта. Сержант не спит, ждёт Мамонта. Курит в форточку.
Мамонт: — Чо-то я не врубился с Врачом! Гон какой-то был сейчас…Он что, курит?
Сержант: — Но?!
Мамонт: — В смысле траву?!
Сержант: — Но!
Мамонт: — Гонево полное!
Сержант: — Прибор на тебе проверял?
Мамонт: — Но, фигню какую-то мастрячил на буркалки!
Сержант: — Да это он приколол тебя, барана!
Мамонт: — В смысле?!
Сержант: — В смысле прибор ночного видения на тебе проверял.
Мамонт: — Нафига?!
Сержант: — Да прикол у него такой с новичками, наденет прибор и требует ему рассказать, что тот в чёрном квадрате видит. Малевич херов!
Мамонт: — И чо, кто-то видит?!
Сержант: — Кто как!
Мамонт: — А ты?!
Сержант: — И я!
Мамонт: — А чо видел?
Сержант: — Сон о дембеле, бля! Спать давай.
Укладываются спать. Сержант выключает свет.
Мамонт: — Козёл!
Действие четвёртое.
Врач пишет за столом в большую истрепанную тетрадь. Проговаривает написанное себе под нос.
Врач: — Когда глаза не видят, боец должен чувствовать. Что-то инфракрасное должно быть внутри. Датчик некий. Как в приборе ночного видения!
Сегодняшний боец датчика лишён начисто.
Долго молчит, вращая ручку пальцами руки. Внезапно судорожно сжимает кисть руки так, что ручка с хрустом ломается. Резко вскакивает и довольно потирает руки, не чувствуя размазывающихся по ладоням чернил.
Врач(громко): — Проследим!
Мысли вслух.
А и Б: — Это было недолго…
А: — Я был там недолго.
Б: — Когда я слышу этот горький знакомый голос…
А: — Я слышу запах табака!
Б: — Я чувствую, как голос прикасается ко всё ещё болезненному месту…
А: — И рана двухлетней давности вновь открывается!
А и Б: — Стыд вырывается из неё гниющим смрадом!
Б: — Твоя правда…
А: — Твоя ложь!
А и Б: — Не наша!
А: — Отчаяние вцепляется в меня…
Б: — Охватывает паника!
А: — Я в ужасе таращусь на Него!
Б: — Пытаюсь понять…
А: — Почему Он улыбается?
Б: — Смотрит на меня…
А и Б: — Втайне догадываясь о нашем страхе.
Мамонт в палате с Гулей.
Мамонт: — Ну вот, чувак! Сёдня ты нормально…Чо вчера завалился то?! Перепугал меня. Ни фига, чо с тобой жизнь то сделала, чувак! Блин, неужели ты и вправду псих, а?! Чо с тобой жизнь сделала… Хотя чо удивляться, такое сплошь и рядом в армейке случается…не выдерживают.
А я тоже мог без крыши остаться! Без балды тебе говорю! Это была такая офигенская история… Хотя тогда я, наверное, был неправ. Переборщил с фантазией. Просто страшная история.
Это прошлой осенью было. Я в учебке как-то показался шакалу одному, с учебковой поскотни, что он меня вместе с ЗиЛком моим себе выписал, типа в командировку. У части подсобное хозяйство на стрельбище, коровы там всякие, овцы… Короче, поскотня чистая. А туда надо корма заготавливать. Вот этот прапорок и придумал тырить на полях по району сено уже скошенное, свёклу там и капусту всякую.
Ну и давай мы по колхозным полям носиться. А прапорок-то местный. Знает чо да как. Сегодня, говорит, сено едем тырить. Ну, приезжаем, я инвалидную команду высаживаю, а у меня две доски заготовлены уже… Вот по этим доскам сено, которое комбайны в рулон заворачивают, толпой закатываем, — и ходу… Я думаю, что деньги он за это сено не платил!
Ну или, например, приезжаем на поле с капустой, я машину вдоль рядков ставлю на первую пониженную, газу поддаю – она сама потихоньку по борозде едет, а мы в темноте в кузов только успеваем капусту кидать. Веселуха!
А днём отсыпаемся…
А прапору на скотный двор всех чморей и доходяг с части отправили, от греха подальше. Чтоб в больничке не гасились…Инвалидная команда!
Короче, прапор к родне валит на выходные, а меня за старшего оставляет… а там и дембель был, правда не мужик, чмошник – его свой же призыв опустил, за крысятничество, прикинь!
Ну, выходной! Свобода! У них там баня классная, с офигенной парилкой и даже бассейн маленький. Начальство с части бухать с бабами приезжало. Баню затопили. Я организовал. Медовухи на пасеке рядом за барашка поменяли. Себе мяса нажарили с картофаном – лафа!
Пошли в баню. Я там оттянулся… Давно не парился. Все уже свалили, остался только я и пацан один, моего призыва – Никита. Фамилию только забыл! А этот Никита – он и вправду больной был, комиссовать его собирались, с ливером у него чо-то не то было.
Ну вот, посидели мы ещё немного в парилке, помылись и давай собираться идти в казарму ужинать… И тут меня что-то торкнуло! Прикинь, ни с того, ни с сего говорю ему: « — Никита, а ты здесь не боишься?»
А тот мне: « — Кого?!»
Иллюстрация рассказа.
Мамонт: — Да не кого, а чего! Тут ночами всякие дела нечистые делаются.
Никита: — Какие?!
Мамонт: — Да всякие: слышал, наверное, что все про конец света верещат, на осень, на конец сентября, типа…
Никита: — Это что, вот сейчас, что ли?
Мамонт: — Но!
Никита: — И что?!
Мамонт: — Да ничо, просто иногда жуть всякая творится…
Никита: — Какая?
Мамонт: — Ну вот, пацаны говорят, что на втором этаже казармы кто-то живёт.
Никита: — Кто?
Мамонт: — Да без понятия… Ходит кто-то по ночам, по полам стучит, вроде как копытами.
Никита: — Это ты всерьёз, что ли?
Мамонт: — Без балды! У пацанов спроси!
Мамонт говорит Гуле.
Мамонт: — А нифига этого не было в натуре, просто гнал, прикинь! Откуда что в голове взялось?! Ну вот, приходим мы в казарму, а там уже поляна накрыта – нас ждут, не садятся! Никита у них спрашивает, что, мол, это правда, что тут такая фигня творится, а ему в ответ, прикинь, мало того, что мой гон подтверждают, да ещё и своих страшилок накидали… Типа, знаешь ведь, небось, что на нашем месте раньше деревня была!? Так вот, за забором нашим кладбище до сих пор осталось. Вот ты сейчас барашка ешь; так думаешь, где мы его взяли?! А он в могилку провалившуюся попал и ногу сломал. Вот его прапор и завалил. И нам отдал половину.
И тут дверь входная, тяжеленная, мало того, что железом обитая, так ещё и с паровоза какого-то герб наш, из настоящего чугуния сделанный, снаружи на двери приколочен, — как бабахнет! Навроде как её открыли потихоньку, чтобы пружина не заскрипела, а потом со всей дури отпустили… А пружина там мощная была, в одиночку с трудом дверь открываешь! Нафиг такую сделали!? Все в шоке! А у нас пёсик там приблудный был, так он под стол забился, между ног – и воет!
Вышли мы, посмотрели – дверь на засов закрыта! А мы все в столовой были! Никого больше! Ни-ко-го! Все в ступоре! Ну, посидели, друг на друга посмотрели, выпили, закусили, ещё раз выпили… Полегчало.
Ну ладно, жизнь продолжается, солдаты пьют – служба идёт. Выпили, поели, поговорили и спать пошли…
Среди ночи меня Никита будит: « — Колян! Коля-ан!»
Иллюстрация рассказа.
Мамонт: — Чо? Фигали ты не спишь?!
Никита: — Слышь, пошли со мной сходишь.
Мамонт: — Куда?
Никита: — В толчок сходить. Я боюсь!
Мамонт: — Ты чо, ибанулся?! Тебе ещё пипиську подержать?
Никита: — Тебе что, в падлу, что ли?
Мамонт: — Да нет… Пошли!
Никита: — Ага, спасибо!
Мамонт: — А чего ты забоялся-то?
Никита: — Там, наверху, кто-то ходит, на копытах!
Мамонт: — Чо, ты слышал?!
Никита: — Офигеть! Вы все спите, тишина гробовая – и стук копыт по доскам пола…
Мамонт: — Слышь, может на улицу пойдём, поссым тогда?!
Никита: — А что, можно?
Мамонт: — Со мной всё можно…
Мамонт говорит Гуле.
Мамонт: — Короче, выходим мы с ним на улицу. Дверь ту, тяжеленную, вдвоём потихонечку открыли, на крыльцо вышли… Стоим – звёздным небом наслаждаемся. Вызвездило как раз. И тут я краем глаза вижу – мимо что-то белое плывёт! Смотрю – а это дед! Маленький, метра полтора ростом, борода до жопы белая, длиннющая… В халате каком-то белом. И мимо нас по асфальту к забору идёт. Никита в ступоре. А я этому деду кричу: « — Эй, дед! Стой, бля на!». А дед херак – и растворился…
Тут уже и я зассал, бля буду, не вру! А Никита как стоял столбом – так и стоит… Пришлось его под сраку пнуть, чтобы в казарму загнать. Заходим мы в комнату на первом этаже, где спали. И прикинь! За окошком, прямо у меня на глазах забор загорается!
Тут я заорал…
Поднял с кроватей всех, пинками сонных на улицу выгнал – давай мы забор тушить всей толпой… Воду далеко носить было. Ну вот, мы его тушим, забор этот, а он снова со столба загорается! Налили на столб и рядом с ним литров двести, не меньше – в ведре если десять литров есть?! Долго бегали.
Ну ладно, потушили. А потом ещё час угомонится не могли…
Утром я просыпаюсь, смотрю – Никита этот, он как сел в углу, так и сидит. В одну точку уставившись. Только голова белая! Поседел за ночь, прикинь!
Такая вот история. Отвёз я его на следующий день с прапором в часть. А там его в дурку и определили.
Такие дела, братан!
Мысли вслух.
А и Б: — Это с собой мы никогда не встречались, с тем, чьё лицо приклеено к изнанке нашей души.
А: — Страх…
Б: — Запах…
А: — Страх…
Б: — Да, и запах!
А: — Запах?
Б: — Да, страх и запах!
А: — Твоя правда…
А и Б: — Нам не выжить здесь, нам не выжить здесь, нам не выжить здесь…
В курилке. Мамонт и Сержант.
Сержант: — А что потом было?
Мамонт: — Ты о чём?
Сержант: — Ну ты рассказывал сейчас о том, как с вами чудеса творились!
Мамонт: — А ты чо, подслушиваешь?!
Сержант: — Так служба такая.
Мамонт: — Какая нахер служба! Ты чо, сука, палишь за мной?! Урою!
Сержант: — Да отстань ты!
Мамонт: — Гнида!
Сержант: — Отстань говорю! Ты же знаешь! Я тебе вчера говорил! Кандейку показывал! Ты что?!
Мамонт: — А, точно, братан, точно, ты же говорил!
Сержант: — Ну а я о чём!
Мамонт: — Точно-точно! Я же тебя сам от туда вчера позвал, когда Гуля завалился!
Сержант: — Ну слава Богу! Я думал, ты меня сейчас задушишь!
Мамонт: — Извини, братан, извини… после ранения находит иногда! Извини!
Сержант: — Да ладно, чего там…
Мамонт: — Нет, братан, ты меня реально извини! И не говори никому, ладно?! Не скажешь?! А то подумают, бля, что я псих!
Сержант: — Да всё, замяли!
Мамонт: — Не, смотри мне, братан, бля! Чтоб никому! Усёк?! Я т-тя из под земли достану! Понял?!
Сержант: — Да понял, понял! Пошли, лучше, посмотрим, что твой Гуля там делает!
Мамонт: — Пошли… Слушай, а о чём ты меня спрашивал-то?
Сержант: — Да про то, что потом у вас там на скотном дворе было.
Мамонт: — А! А потом, когда я из части вернулся, то барашка вчерашнего доели, и лежали в стогу сена; и в синее-пресинее настоящее чистое небо смотрели, накурившись планчика, травки божьей, травушки-муравушки счастливой, ласковой; и глядели мы на розовые, закатные, осенние акварельные облака и плакали!
Сержант резко встал, как вкопанный. Ошалело посмотрел на Мамонта.
Сержант: — Ни фига себе ты! Поэт!
Мамонт: — А хрена ли нам, деревенским!
Действие пятое.
Комната скрытого наблюдения за пациентом.
Мамонт: — Зацени! Братан чо-то рисует!
Сержант: — Ни фига себе! Никогда ещё с ним ничего такого не было! Это твоё появление его расшевелило!
Мамонт: — Точняк! Зырь, Сержант, а Гуля горы и птиц рисует! Он по жизни «палка-палка-огуречик» был!
Сержант: — Серьёзно?! У него классно выходит… Слушай, с меня Подполковник голову снимет, если я щас это на видак не сниму. Помоги, а! Он прикинь, из дому видеокамеру приволок, специально, чтобы снимать всё, что с твоим корешем происходит.
Мамонт: — А нафига ему это?!
Сержант: — Да я же говорил тебе – он докторскую пишет.
Гуля рисовал резкими, уверенными, предельно лаконичными движениями, в его руке был зажат китайский фломастер. На стене, покрытой светло-серой, «шаровой» масляной краской, Гуля открывал стороннему наблюдателю историю, «сюжет в непрерывном разбеге линий».
Вырастали из горной узкой долины, прорезанной в скалах быстрым ручьём, диковинные, невиданные прежде деревья — пальцы тонких рук, по самые запястья вынутые из каменных муфт отвесных берегов горной щели. Они вздымались вверх, к темнеющему, предзакатному небу.
Птицы, чёрные стремительные птицы, контурно обозначенные стремительной рукой рассказчика, срывались с ветвящихся, множащихся пальцев-ветвей и устремлялись к этому тёмному, сине-багровому, обрезанному скальными утёсами небу.
И казалось, в экспрессии физически невозможного, непостижимого разумом сюжета, подвластного смелому росчерку фломастера Гули – его птицы кричат! Чёрные, размазанные силуэты птиц метались по серой стене освещённой лунным светом палаты.
Мысли вслух.
А: — Жизнь в этих горах так длинна!
Б: — И так легко видеть братьев в качестве посредников.
А: — Между землей и небом.
Б: — Что сложены складкой…
А: — Рождая грани!
Б: — Небесных объектов…
А: — И объектов земли!
Б: — Что так далеко…
А: — Даже дальше изначального жёлтого света!
Б: — Который начал свой путь так давно…
А и Б: — Прежде, чем родились родители родителей, сделавшие яйцо, потом ставшее нами.
А: — В тот первый день, когда они прилетели,
Б: — Мы пошли по лестнице из деревьев!
А: — Лестнице вверх…
Б: — Это было так близко!
А: — Что не было слышно того телефона…
Б: — Телефона, который тогда ещё никогда звонил!
А: — Тёмные тени крыльев…
Б: — Громко хлопая, оглушали всё вокруг!
Останавливает стремительный росчерк фломастера по стене.
А и Б: — Окунись, окунись в наше небо, кричали вокруг птицы!
Продолжая уверенной рукой бег чёрной линии на стене.
А и Б: — И с тех пор мы поняли точно, это что они наши братья, разделившие с нами судьбу, ставшие посредниками времени и нас, неба и нашего голоса, нашими глазами в небе и душой на земле.
Второй акт.
что такое смерть
Зима в марте сильна в своей отчаянной решимости. Уже и глупцу ясно – зиме конец. Но нет! Она, получая каждый день удар от наступающего жаркого солнца, стекая талой водой в ливневую канализацию города, теряя свою снежную чистую красоту, находит в себе силы ещё для одного неравного боя и восстает каждой промозглой морозной ночью вновь. Честь служения самурая, вера скандинавского бойца в Валгаллу — ничто в сравнении с простым жизненным мужеством зимы, гибнущей в неравной, предрешённой заранее схватке. Старое, заканчивающее свой жизненный путь, несущее своё увядающее величие привлекает, вызывает неподдельное уважение. И глядя на то, что приходит взамен, поневоле опасаешься – а будет ли оно достойно уходящего, равнозначная ли эта замена? Нет ли во всём этом подвоха!?
Ранним промозглым утром люди спешат на свои служебные места. Торопятся, опаздывают, чертыхаясь принимаются за ежедневные дела, опостылевшие и не приносящие уже радости; пленники своих обязанностей и рабы своих привычек, тщетно пытавшиеся за ночь избавиться от невесёлых дум о подступающем новом дне.
Голуби, ночевавшие под крышами домов, слетаются на привычные места кормёжек. Они кажутся неспешными и обстоятельными среди утренней суеты большого города. Немного не дойдя до проходной, Сестра смущённо мнёт в руках кусок хлеба, подкидывая крошки в центр голубиной стаи.
« — Гули, гули! Какие же вы забавные, гули!», — шепчет Сестра себе под нос, не замечая выскочившего из своей машины Подполковника, лихорадочно спешащего на службу в свой сумасшедший дом.
Действие шестое.
Мысли вслух.
А: — Смотри, тот человек приехал, что нам говорил про объективную реальность!
Б: — Да, это он.
А: — Может, он к нам придёт?
Б: — Вряд ли. Зачем мы ему нужны!? Мы же не согласились с ним об объективности этого мира!
А: — А как можно согласиться, если это не так! То, что он говорит о нас – это неправда!
Б: — Конечно! Как он может утверждать, что мы субъективны в суждениях, если он живёт в нашем мире!?
А: — Никак! Ведь мы живём в этом мире – а значит мы объекты!
Б: — А этот человек говорил нам, что это мир – объект!?
А: — Конечно да! И мир – объект!
Б: — А как же тогда субъективное? Где оно?
А: — Субъективное – это то, что мешает одному объекту взаимодействовать с другим объектом. Вот нам быть в мире мешают эти стены – они субъективны.
Б: — А тот человек говорил совсем наоборот – что стены объективны!
А: — Он не прав!
А и Б: — Да, конечно же он не прав! Мы ведь не мешаем этим стенам! Это они мешают и запирают нас!
Б: — Может, надо ему сказать об этом!?
А: — Как, он же не понимает нас!?
Подполковник в своём кабинете сортирует лежащие перед ним черенки тысячелистника.
Подполковник: — Ну вот, выпало «войско»! Так, сейчас посмотрим, под номером семь… Вот!
Подполковник включает диктофон на столе. Читает толкование гексаграмы в книге.
Подполковник: — Войско, войско… Выводи войско, руководствуясь законом. И даже если будет оно хорошо, то всё равно — несчастье! А вот вторая… Пребывание в войске – счастье! Хулы не будет. Царь трижды пожалует приказы. В войске, быть может, воз трупов. Несчастье. Хм-м! Ну-ну. Третья теперь… Войско отступает на постоянные квартиры. Хулы не будет. На поле есть дичь. Благоприятно сдержать слово; хулы не будет. Старшему сыну вести войска. Младшему воз трупов. Стойкость к несчастью. Великий государь владеет судьбами, начинает династию и наследует её своему дому. Ничтожному человеку — не действовать.
Вот значит как! «Снегов остатки бегут в беспорядке…». Мильтон вроде!? Ну, в начале и татарину ясно – дело сдвинулось. Пошёл процесс поиска внешнего слушателя. Собеседника, так сказать. Значит, внутри себя процесс осознания личности завершился. Началась реакция.
Это прекрасно! И последующее развитие радует. И придётся мне принимать решение. И решение важное, краеугольное даже… Вот только какое!? По четвёртой линии в гексаграмме видно, что решение это будет связано с неким обещанием, которое, скорее всего, придётся выполнять. А иначе нам обещается воз трупов.
Ну что же, господин Подполковник? Видимо Вам не отвертеться, не прошабашить халяву! Погоны полковничьи приближаются – осталось только дотянуться. Да! И за языком своим следи! За обещанье спрос будет с тебя великий!
Врач и Мамонт в коридоре возле палаты Гули.
Врач: — Ну, боец, поздравляю! Удалось тебе расшевелить нашу птичку. Пошёл на поиск контакта с внешним окружением. Пускай даже в виде смыслового послания – но это контакт! Впервые за полтора месяца. Теперь необходимо продолжать наращивать общение. Понял? Общение с твоим другом для тебя теперь первоочередная задача! Что хочешь ему говори, тормоши – но он должен тебе ответить. Ответить, понимаешь?! Любым способом…
Мамонт: — А я чо спросить-то хотел.
Врач: — Спрашивай.
Мамонт: — А Гуля из-за чего таким стал?
Врач: — Тебе зачем?
Мамонт: — Да так. Я видел просто, как дуриками становятся.
Врач(заинтересованно): — Где видел? В твоей родне кто-то болен?
Мамонт: — Да не! В армейке видел. Пацан один крышей стёк.
Врач(разочарованно): — А-а! Это частые случаи. Вот если бы у тебя кто из родственников… Слушай! И сифилисом никто никогда не болел?
Мамонт: — Не-е! Всё у моей родни чётко! Сифилитика сами бы зачморили! У нас на посёлке с этим строго!
Врач: — С чем?
Мамонт: — Ну, с сифилитиками этими! Дети же у всех!
Врач: — А ты хотя бы знаешь, что это за болезнь!?
Мамонт: — А то! Это когда нос проваливается…
Врач: — Да-да…
Мамонт: — А с Гулей-то чо!?
Врач: — Да ничего необычного, в общем-то. Сильный ситуационный стресс, вызванный первым огневым контактом с противником. Стресс, помноженный на внутренние проблемы. Вот найти бы спусковой крючок его синдрома!
Мамонт: — А это как?
Врач: — Ну, понимаешь, что-то должно было его заставить уйти в себя! Событие какое-то. Или звук резкий в тишине. Ты видел же, что он рисовал!? Птиц взлетающих. Наверное, неспроста он их именно так нарисовал, как думаешь?
Мамонт: — Испугались чего-то!
Врач: — Вот-вот, испугались… Так, боец, марш на службу! Вприпрыжку, боец! Бегом! Ты пока в Армии!
Мамонт неспешно, вразвалку скрывается в палате Гули. Врач удаляется по коридору, напевая под нос: «Оу-о, ю ин зе амии нау! Нау!»
Действие седьмое.
Мамонт в палате Гули.
Мамонт: — Мы тогда выпутались по чистой случайности, можно сказать. Чёткая отмазка вышла про то, что мы на хуторе были. Бабка моя всё подтвердила. Сразу в тему въехала, без расспросов лишних.
В палату входит Сестра.
Сестра: — Ну как вы тут? Я слышала, что на поправку пошли? Ой, как красиво! Птицы как живые!
Сестра походит к стене с рисунками Гули. Смотрит. Водит по линиям рукой. Повторяя движения маркера. Всё быстрее и быстрее пробегая пальцами по распластанным силуэтам птиц.
Сестра: — Вж-ж-жых! Ух ты, как здорово! Я такие росчерки видела в альбоме с репродукциями Анри Матисса. У него так же легко получалось. А он (обращаясь к Мамонту), Гуля твой, в художке наверное учился!?
Мамонт: — Да ну на! Какой из него художник!? У нас художка на другом краю города – кто бы его туда ездить пустил.
Сестра: — А хорошо рисует. Наверное, если поправится – знаменитым станет!?
Мамонт: — Если поправится… У нас на посёлке знаменитостей отродясь не было. Наверное, только окромя двух воров в законе. Куда ему…
Сестра: — Неужели всё так плохо?
Мамонт: — Рабочий посёлок имени Валерия Палыча Чкалова! А попреж своих дак Чикагой кличем! У нас там даже карьеры силикатные есть, навроде озера Мичиган! Я в отпуске по ранению когда был, дак из разных газет навычитывал: из «Труда», что бабка выписывает – что область наша первая по криминалу в стране; а из областной – что наш город в первых числится! Ну а уж в местной сплетнице про нашу Чикагу пишут, как про передовую в криминальных вопросах! Выходит, живём мы с Гулей в самом центровом месте Российского криминала! Во как! А ты про художников толкуешь…
Сестра: — А как же вы там живёте? Ведь страшно же!
Мамонт: — Нормально мы там живём, не хуже многих! Водку пьём да девок любим! Одна только беда – девки наши рылом не вышли. Против тебя из наших ни одна не встанет. Я вот на тебя смотрю – мне бы такую! Уж я б тебя никому… Любил бы крепко. Как в последний раз…
Сестра: — Так-таки и любил бы!?
Мамонт подходит к сестре.
Мамонт: — Не сомневайся. Нравишься ты мне! Очень (обнимает за талию) нравишься! Спать (прижимает к себе) не могу! Только о тебе (касается губ Сестры своими губами) и думаю!
Сестра(отстраняясь): — Он смотрит!
Мамонт: — Кто, Гуля!? Да ему пофиг!
Сестра: — Нет, Сержант!
Мамонт: — Да я ему чёлку на жопу натяну! Слышь, Сержант (кричит в сторону комнаты наблюдения), сходи-ка ты, братан, в курилку покури! Минут на шестьдесят!
Мамонт и Сестра целуются.
Мысли вслух.
Б: — Как красиво!
А: — Это жизнь!
Б: — Это очень красивая жизнь!
Мамонт и Сестра целуются.
Сестра(отстраняясь): — Я сегодня после службы останусь. У нас комната отдыха есть, на втором этаже… Приходи!
Мамонт: — А сейчас чо, никак!?
Сестра: — Я вообще пришла-то вас к Подполковнику в кабинет отвести. Он там вместе с Врачом вас ждёт! Заговорилась!
Мамонт: — А нафига?
Сестра: — Не знаю, наверное поговорить хотят. Или тест проведут. Помоги мне Гулю на ноги поставить.
Мамонт: — Думаешь, он сам пойдёт!?
Сестра: — Не знаю, хочу проверить.
Мамонт: — А если не пойдёт?
Сестра: — На коляске повезём. Я её у дверей палаты снаружи оставила.
Вместе поддерживая под локотки, Мамонт и Сестра спускают Гулю с кровати на пол. Медленно ведут его к двери.
Мысли вслух.
А: — Какие эти люди забавные!
Б: — Как много у них разных дел!
А: — Но они находят время и для нас!
Б: — Давая нам возможность выйти за эти опостылевшие стены!
А: — Которые так давят на нас!
А и Б: — Мешая нам жить!
Б: — Жить – летая!?
А: — Да, жить летая!
Б: — Жить, вдыхая полной грудью настоящий воздух!
А: — Воздух жизни, воздух свободы!
Б: — Который нам приветливо веет с той прозрачной стены!
А: — Стены, которой как будто и нет!
Иногда кажется, что март — это лучший месяц зимы. Много света, часто выпадает снег, свежий, красивый. Морозов уже нет, а оттепели ещё не сильные. И что самое важное, в марте люди начинают запускать свежий воздух в свои протухшие за зиму от жарких батарей центрального отопления квартиры. Какой он вкусный, этот мартовский уличный воздух! Даже выхлопные газы автомобилей кажутся не вонючей гарью, а изысканной приправой, умело добавленной опытной рукой.
Лечебные учреждения, до сего момента боровшиеся за максимальное сбережение тепла, заклеивавщие руками сестёр-хозяек любую щёлку в окнах полосками бумаги, вдруг, презрев все свою стерильную герметичность, резко переходят на режим «всё настежь!».
И весёлый мартовский сквознячок, пролетая через провонявшие карболкой и прочей химией коридоры и палаты, выносит эту больничную смесь вон, на улицу, за город, будоража ноздри одичалых псов, зовя их назад, в неуютные кварталы городских окраин и промзон. Там, особенно возле больниц, всегда найдётся вкусная еда, ведь больничные объедки просто выбрасывают в мусорные контейнеры, откуда их можно легко добыть.
В конце коридора, куда Мамонт и Сестра вывели Гулю, коридорная открыла дверь, ведущую на железный балкончик третьего этажа. Оттуда спускается вниз эвакуационный трап, оканчивая свой стремительный путь возле мусорных баков. Морозный воздух, ворвавшись в затхлую трубу коридора, заиграл в выбившихся из под косынки волосах Сестры. Где-то пронзительно и тревожно зазвонил телефон. Гуля, до этого вялый и внешне равнодушный к происходящему, встрепенулся и, резким рывком высвободившись из рук поводырей, вприпрыжку бросился на балкончик.
Мысли вслух.
А: — Это он!
Б: — Тот звук!
А: — Тот же звук! Как тогда!
Б: — Когда нас позвали братья!
А: — Позвали к изначальному жёлтому свету!
А: — Полёт! Это зов полёта!
Б: — Туда! К изначальному свету!
А и Б: — Туда, где жизнь!
С каждым разом подпрыгивая всё выше и выше, взмахивая руками в такт прыжкам, Гуля вспрыгнул на низкие перила балкончика, оттолкнулся и взлетел! Над покрытым свежим снегом задним двором, расчерченным цепочками песьих следов, легла распластанная тень летящего Гули.
Мамонт в отчаянном порыве бросается вслед за другом, но его останавливает Сестра, обхватив тонкими руками за пояс.
Мамонт: — Гуля! Гуля! Брат!
Сестра: — Коленька! Успокойся! Коленька!
Мамонт: — Гуля!
Потеря. Обрыв. Когда ясно понимаешь – больше никогда! Это страшнее смерти! Хотя что может быть страшнее её, костлявой!? Потеря! Неважно кого или чего: любимого и близкого человека, или же старой сломанной игрушки, которую тайком выбросила из чулана мать, – любая потеря убивает. И чем больше потерь в твоей короткой жизни, ограниченной рождением и уходом в небытие – тем больше раз ты умираешь. Как в детских казаках-разбойниках – пиф-паф, ты убит! Теперь ты «голишь»!
И никакого мужества не хватит, чтобы выдерживать эту череду маленьких смертей – уж лучше один раз по взрослому, насовсем, чем бесконечное число раз понарошку, но с адской болью внутри. Боль потери не закаляет. Она изнашивает сердце. Нет ей объяснения – и нет прощения!
Выбившегося из сил, зашедшегося в крике Мамонта силами санитаров-срочников и медсестёр занесли и уложили калачиком на кровать Гули. Поставили капельницу. Постояли. Пожалели. Разошлись.
Только Сестра ещё долго сидела на табурете, гладя Коленьку по волосам, извечным материнским жестом успокаивая своего несостоявшегося суженного. Но время неумолимо – ушла и Сестра.
Испуганный и уставший Мамонт сжался ещё сильнее от темноты и одиночества.
Время замерло.
Действие восьмое.
Мысли вслух.
Никита: — Колян! Колян! Я здесь! Да здесь же, на табуретке! Да поверни ты башку! О! Видишь теперь меня!? Здорово, чувак! Как ты!?
Мамонт: — Ты, Никита!?
Никита: — Ну!
Мамонт: — Ты, чо, тоже в этой больничке лежишь!?
Никита: — Не, Колян! Я в другом месте.
Мамонт: — А тут как оказался!?
Никита: — А мне разрешили тебя попроведать.
Мамонт: — Кто?
Никита: — Ну… не знаю, как объяснить… ну, начальство моё теперешнее… вроде!
Мамонт: — А! Тебя тогда как увезли – я потом спрашивал… никто не знает, короче, куда тебя увезли! Или мне не стали говорить – да один фиг, в общем-то!
Никита: — Меня тогда долго по дуркам возили! Всё в чувство привести пытались!
Мамонт: — Ну счас-то нормаль всё!?
Никита: — Сейчас всё клёво, чувак! По честноку!
Мамонт: — Ну, блин! Ништяк! Я за тебя переживал, если честно…
Никита: — Спасибо…
Мамонт: — Да ну! Это ведь я тебя тогда приколол, в общем-то! По дури! А ты по серьёзному всё принял!
Никита: — Нет, Мамонт, всё так и было, на самом деле! Ты не бзди!
Мамонт: — Ты не в обиде?
Никита: — Не! В результате всё ништяком вышло! Я не в обиде!
Мамонт: — Ладно тогда!
Никита: — Я чего к тебе пришёл-то! Предупредить тебя!
Мамонт: — От чего!?
Никита: — Ну, во первых, передать тебе, что друган твой, Гуля, он у нас! Всё с ним хорошо. Мы познакомились. Ничего так, чувак, нормальный. Чудной только малость!
Мамонт: — Ничо он себе не поранил!?
Никита: — Не! Всё ништяк! Прикинь, он и у нас в голубей играется! Разделился, и сам с собой разговоры разговаривает…Потешно так-то! Но я о другом тебе сказать хотел. Тебе Сестра как!? Понравилась!?
Мамонт: — Ничо тёлка!
Никита: — Во! Ты, короче, давай, наверное, с ней детей заделай! По ходу у вас нормально всё выходит в жизни…главное не сдаваться! С корешком твоим всё ништяк, при деле теперь пацан будет. А ты, Колян, давай, не дури! Жизнь на том, что друга потерял, не заканчивается! Это я тебе теперь точно говорю! У меня же, прикинь, никогда друзей не было. То болячка обострялась, и матери меня надо было в больничку ложить, то на курорт на полгода отправили по профсоюзу… Короче, я наверное впервые только в армии уже… Ну, с тобой повстречался когда. Ты ко мне нормально единственный отнёсся, не чморил и говорил по-человечески…Жаль, только я тогда нагрузки не выдержал, сломался… Короче, впервые в жизни кто-то из пацанов со мной нормально был! Я тебя другом считал… Короче, Мамонт! Всё будет у тебя нормуль! Проснёшься утром здоровым! Смотри, только, Врача опасайся! Он тебя в психи записать хочет, злой на тебя за что-то. В общем, веди себя нормально, истерик не устраивай…Пора мне, Колян! Спасибо тебе за всё!
Мамонт во сне заворочался, оглядываясь по палате с закрытыми глазами. Как будто искал кого-то. Открывается дверь. В палату на цыпочках входит Сержант. Наклоняется над замершим Мамонтом. С размаху бьёт его по щеке. И ещё раз…и ещё!
Сержант: — В отрубе чухан! Счас я тебя, чушка, заделаю! Дяденьке Сержанту чёлку он дембельскую натянет! Посмотрим, как у нас десантура умеет боль терпеть! Ты у меня кровью ссать будешь, сука!
Набросив на спину Мамонту подушку Сержант начинает бить свернувшегося калачиком парня принесённой с собой дужкой от кровати. Мамонт начинает ворочаться.
Сержант: — Что, пчёлки кусают!? Кто тут у нас борзый!?
Мамонт резко встаёт, и, не размыкая закрытых глаз, бьёт кулаком Сержанта в основание черепа за левым ухом. Глухо лязгает челюсть. Сержант, пошатываясь, отходит в угол у окна палаты, садится на корточки, обхватив руками голову, и замирает. Мамонт с закрытыми глазами стоит некоторое время, широко расставив ноги. Потом навзничь ложится на кровать, закинув руки за голову. Начинает храпеть.
Действие девятое.
В кабинете Подполковника. Подполковник говорит в микрофон диктофона.
Подполковник: — Как всегда много дел. Как снег пойдёт, так надо обязательно куда-то ехать. Понятие «весна» в наших краях — чисто календарное, как «второй квартал». Однако же, всё всегда обязательно настанет! Хочешь того сам или нет.
Неверно я истолковал символы оракула. Ошибся. И вот, за ошибку приходится платить. Мальчик со столь редкой патологией, легшей краеугольным камнем в мою работу – потерян. По небрежности персонала.
Входит Врач.
Подполковник: — Вот мальчишку-десантника искренне жалко. Только от ранения оправился. С передовой, так сказать – и на те! Друга детства потерял! Некоторые из моих сотрудников (смотрит на Врача) настаивают на госпитализации и обследовании… Но я считаю это излишним. (обращаясь к Врачу) Я попрошу Вас составить рекомендацию в часть о досрочном списании этого Николая со службы, и направлении его в Министерский реабилитационный центр. Как составите – мне на стол. Я вычитаю. Так. Теперь с девушкой этой. Прокуратура как по факту дела проверку вчерне проведёт, если к ней особых претензий не будет – на увольнение. По собственному.
Врач: — А если на грубой халатности будут настаивать?
Подполковник: — Вряд ли… А если что, то я позвоню в штаб округа. У меня там есть кое-кто, помогут.
Врач: — А сержант наш?
Подполковник: — Наблюдение! Та же палата. Те же ресурсы. Будем связывать два случая… Да! Ваш прибор! Принесите его ко мне. Пожалуйста.
Врач: — Какой прибор, товарищ Подполковник!?
Подполковник: — Да полно вам, право! Прибор ночного видения штатовский! Весь госпиталь про ваше хобби знает. Принесите. Это для меня… Личного плана, так сказать просьба.
Врач: — Так точно! Разрешите идти!?
Подполковник: — Разрешаю…прибор принести.
Мамонт в курилке. Входит Врач с тлеющей в трясущейся руке сигаретой. Второй рукой прижимает к животу прибор ночного видения.
Мамонт: — Здравия желаю!
Врач: — Угу! Собрался, я погляжу!?
Мамонт: — Так точно! Вот сейчас покурю напоследок – и в путь.
Врач: — Ну-ну.
Мамонт: — А это у вас прибор тот давешний!? Которым вы меня в первый вечер проверяли?
Врач: — А тебе что!?
Мамонт: — Да так, просто спросил…
Врач: — Угу.
Мамонт: — А вы мне давеча анекдот обещали! Не расскажете напоследок!? А то я так-то собираю анекдоты, ну там, типа хобби, что ли. А ваш не знаю! Расскажете?
Врач: — Какой ещё!?
Мамонт: — Ну, там где чо-то про сначала мулююсь, потом раздеваюсь…
Врач: — А-а! Это долго, я уже покурил…
Мамонт: — А вы угощайтесь, я с собой целый блок привозил – ещё много осталось!
Врач: — Ого! Марльборо!
Мамонт: — Ага, всю жизнь мечтал хоть раз затянуться! Но их только в журналах буржуйских и увидишь! А тут в отпуск когда приехал к нам на посёлок – они в каждом ларьке лежат. Продаются. И не шибко дорого! Сбылась мечта идиота! Вот и прикупил не глядя блоком сразу. Теперь тащусь…
Врач: — Ну давай!
Закуривают.
Врач: — Сразу после гражданской войны, году эдак в двадцать четвёртом, была большевиками проведена по стране первая пробная перепись населения. Чтобы, значит, выяснить для себя, кто остался, и с кем, соответственно, дело придётся иметь власти победившего пролетариата и беднейшего крестьянства…
Мамонт: — Это анекдот!?
Врач: — Анекдот, анекдот! Не перебивай… В уездном городе М., что стоит на пути в Урянхайский край, перепись проходила примерно так: сегодня в наркомат приходят переписываться мужчины, а на завтра женская очередь следует…
Перепись ведут Уполномоченный и Писарь.
Женский день. Заходит Первая гражданка. Уполномоченный её и спрашивает — кем, ты, мол, была до Революции!? А та ему в ответ – натурщицей!
Озадачился Уполномоченный: « А это как!?»
Первая гражданка: «Это так! Мулююсь, раздеваюсь и сижу…»
Уполномоченный: «Ага! Сидишь, значит!». И говорит Писарю: «Ваня! Пиши – проститутка!» Заходит Вторая гражданка. Уполномоченный ей: «Кем была до революции?» А та ему в ответ: «Манекенщицей!» «Это как!?» «Мулююсь, одеваюсь и хожу!». «Ходишь, значит! Ваня! Пиши! Проститутка!»
Мамонт: — Фига се!
Врач: — Не в тапки гадить! Ну вот! Третья гражданка заходит. «Кем была до Революции?» спрашивает её Уполномоченный. «Служила в заведении мадам Тарабариной», — отвечает она. «Это как!?». «А это так! Мулююсь, одеваюсь, и хожу от столба к столбу – жду клиента». А Уполномоченный и говорит на всё это: «Ходишь от столба к столбу, значит? Ваня! Пиши – монтёр!»
Посмеялись, пожали друг другу руки на прощание. Разошлись.
Врач перед дверью в кабинет Подполковника. Выравнивает дыхание, считает до десяти и с улыбкой на лице стучит в дверь.
Подполковник: — Да – да!
Врач входит в кабинет.
Подполковник: — Это оно!? Ну!? Посмотрим на чудо иностранной технической мысли! Включается как?
Врач: — Там кнопка…сбоку.
Подполковник надевает прибор себе на голову.
Подполковник: — Зелёное-то всё какое…
«А» и «Б» сидели на трубе.
«А» упала! «Б» пропала!
Кто остался на трубе?
Снимает прибор. Отрывает от писчего листа два квадратика бумаги. Послюнив их языком приклеивает на «визиры» прибора. Одевает прибор снова.
Подполковник: — Так вы утверждаете, что когда в приборе невозможно рассмотреть внешние данные, начинает проецировать картинки из подсознания!? Так? Нет?
Врач: — Так точно!
Подполковник: — Хорошо. Идите. Ах да! Постойте! А вы нашего Сержанта на ассоциации ведь тестировали!?
Врач: — Трижды! Планировал ещё перед отъездом его. На дембель. Но теперь откладывается…
Подполковник: — И что он видел? А впрочем, не говорите ничего…
Поворачивает голову к Врачу, смотрит на него двумя клочками бумаги.
Подполковник: — Принесите мне ваши записи, пожалуйста!
Врач: — Но…
Подполковник: — Это приказ! Исполняйте его… Пожалуйста.
Врач выходит. Подполковник подносит к невидящему прибору свои ладони.
Подполковник: — Так значит, подсознание проецирует!?
На трубе осталась «И»!
Распластавшися по краю как селёдка иваси.
Здравствуй, мой мальчик!? Как ты интересно изменился!