Роман Файзуллин
г. Стерлитамак

IV

1

У Дениса не было бахил. Покупать их в аптеке в соседней поликлинике оказалось уже поздно. Она закрылась. Он позвонил:

– Пашь, можешь спуститься ко мне? Меня к тебе не пускают…
– Сейчас, – ответил он.

Худощавый парень с интеллигентным лицом и уголовными наколками на руках прихрамывая вышел к нему. Денис улыбнулся, увидев его. Тот улыбнулся ему в ответ.

– Привет.
– Привет.

Они пожали друг другу руки.

– Пошли на третий, в палату ко мне, – предложил Паша.

Они потихоньку поднялись на третий этаж. Вошли в отделение. Небольшое, теплое, чистое и уютное. Оно понравилось Денису.

– Пошли покурим, – сказал Паша и они вышли на балкон. Денис никогда не видел, чтобы в больнице находился балкон. Он ему тоже понравился. С ними вышел юноша. Лет 25. В последствии, он узнал, что ему 27. Хорошее лицо. Добрые не глупые глаза. Он сразу понял – это свой парень. Все ясно с первого взгляда. По глазам. По лицу. Если оно не нравится – с этим человеком не стоит иметь ничего общего. Они поздоровались.
– Валера, – представился парень.
– Денис, – представился Денис. Они закурили.
– Распирает, – сказал Валера Паше.
– Да? – ответил тот.

Денис понял, что они что-то приняли. Его это заинтересовало. Хотя, он внутренне и не очень то встрепенулся. Ему было не все – равно, но и как-то без разницы. Хотя конечно, он бы не отказался.

– Как себя чувствуешь? – спросил он пашу.
– Температура и легкое болит очень. И нога, – ответил тот. Его руки дрожали.

Холодный ветер обдувал их. Паша кутался в черную толстовку. Он дрожал. Его знобило. Они докурили. Он выбросил бычок, не посмотрев вниз и они зашли внутрь. Сели на диван в холе. Он был как раз у выхода на балкон.

– Нога болит, – сказал Паша, покачиваясь из стороны в сторону. Было понятно, что он переживает очень сильную боль. Боль которая не снималась ни какими обезболивающими и не отпускала его никогда. Боль, которая была всегда.
– А обезболивающее делают? – спросил Денис, не зная, что еще сказать.
– Да, но они мне не помогают.
– Глаза не видят, – сказал Валера. – Скоро мать придет, а я такой… Спалит.
– Да нет, тебе просто надо закапать что нибудь, чтобы зрачки сузились,… – сказал Паша.
– А что ты принял? – спросил Денис.
– Боклосан, антидепрессант.
– Его по рецепту продают?
– Нет, без рецепта. Я матери сказал, что мне врач прописал, она принесла.

Он улыбнулся ему. Денис тоже.

– А как прет?
– Как ганж. Будешь?
Он протянул ему маленькую пластиковую баночку. Денис взял ее.

– А сколько нужно, – спросил он.
– Я принял 7. А после решил догнаться и принял еще 4. И теперь уже жалею.

Он улыбнулся и его мутные глаза на секунду просветлели. Денис насыпал себе на ладонь 7 маленьких таблеточек и проглотил их.

– Возьми себе еще, – сказал Валера, приколешь кого – нибудь. Он отсыпал небольшую горсть в фильтр от сигаретной пачки. Обжег края зажигалкой и крепко сжал. Таблеточки были надежно упакованы. Денис вспомнил, что так же я упаковывал Псилоцибики, когда собирал их в лесу, не далеко от моего сада. Только они тогда его почему-то совсем не торкнули. Может – это были не они?
– Спасибо, – сказал он Валере и отдал баночку.
– Кушаешь как? – спросил Денис Пашу.
– Кушал один раз сегодня.
– Надо много кушать. Через силу. И кефир пить. Я всегда много ем, поэтому быстро восстанавливаюсь. Надо кушать.
– Как? – пожаловался Валера. – Если не лезет ничего.
– Ничего не хочется, – добавил Паша.

Они пошли в палату. В ней было четыре места. На койке в правом углу лежал длинный человек лет 40-45. Весь белый. Одеяла не хватал на всю длину его тела. И была видно красные распухшие лодыжки и ступни.

– Хорошо, хоть сегодня спит, – сказал Паша.- Ночью чудил дико. Все отделение на уши поставил…
– Под синтетикой? – Денис показал жест, обозначающий внутривенную инъекцию.
– Да, – ответил Паша. – Взял ножницы и стал резать матрац и подушку. Пакетик искать. Потом по всему отделению бегал, пакетик искал….
– А потом пришел, сунул ножницы мне, – перебил Валера, – и сказал: «Увидишь желтого китайца – убей его!».

Все засмеялись. Денис тоже. Только человек ненавидящий желтого китайца продолжал безмятежно похрапывать у стены. Паша смеялся. А между тем, все сильнее раскачивался держась за больную ногу.

Валера заварил чай в банке. Когда Денис привстал, чтобы передать банку Паше, то почувствовал легкое головокружение и небольшое нарушение координации движений.

– Первые волны пошли, – радостно оповестил он.

Валера предложил ему чай с шоколадом. Он отказался.

– А зря, – сказал он, – сейчас бы чаек тебе очень хорошо кстати был.

Денис отхлебнул несколько глотков из Пашеной чашки. Они еще посидели немного и решили выйти покурить. В туалете он почувствовал накатывающие волны эйфории. Не такие сильные как от спидов или эфедрина, но все – таки тоже весьма ощущаемые. Он заулыбался. Ему захотелось чего-то еще. Чего именно, он не понимал. Хотя понимал – вмазаться чем нибудь. Даже пусть крокодилом. Или выпить водки. Или просто погулять.

– Волны эйфории, на подобии, как от спидов, – сказал он улыбаясь.
– Да – да, – понимающе улыбнулся Валера. Паша курил и смотрел в окно.
– Вот у меня 7 лет стаж, – продолжил Валера, – я уже никак не брошу. Ну, чего от меня хотят? Это невозможно.
– А лет тебе сколько? – спросил Денис.
– 27.
– А мне 25. И я где – то год только наркотой балуюсь. А до этого только бухал. Правда очень – очень много.
– У меня 15 лет стаж. Холодно… – констатировал Паша. Его руки стали еще сильнее дрожать.
– Пойдемте в палату. Мне плохо.

В палате они снова поставили кипятильник в банку с водой. Заварили чай. Денис снова отказался. Только сделал пару глотков из Пашенной кружки. Посидел еще с пол часа. Таблетки распирали. Уходить не хотелось. Хотелось болтать по душам. Эта больница нравилась ему все больше и больше.

– Как твой роман? – спросил Паша. И тут же пояснил Валере – Он писатель.

Тот понимающе кивнул.

– Пишется по – тихоньку, – ответил Денис. – Там и ты будешь.
– Да? А как меня там зовут?
– Так как и здесь – Паша.

Они засмеялись.

– Нет, я хочу быть Артуром.

Они снова засмеялись. Человек – ножницы по – прежнему безмятежно спал. Паша смеялся сквозь адскую боль. Для него – это было привычно.

– Может позвать медсестру, чтобы обезболивающее сделала? – предложил Денис.
– Не надо, – ответил он, – она сейчас и так уже придет.

В палату зашла медсестра. Сделала паше две ампулы «Кетонала» внутримышечно. Он решил что, как бы не хотелось остаться, но все – таки пора уходить.

Они попрощались.

– Иди прямо к остановке, – предупредил Паша, – тогда не потеряешься.

Денис спустился по лестнице, крепко держась за перилла. Его заметно шатало. И ощущалось явнее ухудшение зрения. Он вышел из здания больницы. Осмотрелся – насколько это было возможно. И направился прямо к остановке.

2

– Выеби меня! – воскликнула женщина. На ней была синие джинсы и розовая кофточка из под которой мерзкими складками выдавался белый жир. Недлинные светло русые волосы свисали с ее головы слипшимися сальными локонами. Укладка ей не требовалась. Изо рта разило кислым перегаром. Мощный второй подбородок. И внешне и внутренне она напоминала свинью.

– Отстань животное, – равнодушно отмахнулся Денис.
– Выеби меня! Выеби! – закричала она, вытаращив на него мутные ошалелые глаза.
– Мне противен запах чужой женщины, – отмахнулся Денис.
– Я сегодня только душ принимала, – ответила она.
– Не похоже.
– А твоя сейчас чужим хуем пахнет, – укорительно заметила свинья.
– Ну, так я и ее ебать не хочу.
– А меня выеби! В жопу дам! Выеби хрестом богом прошу! Ну выеби же!!!– не унималась она. Денис отхлебнул из бокала с водкой. Поднялся. Взял сигареты с пола. Сел обратно в кресло. Закурил. Женщина схватила его за рукав. Он плеснул ей в лицо водку.
– Я же сказал, отвали проститутка.
– Это я то проститутка? – промямлила женщина, утираясь рукавом.
– Ты, – ответил Денис. Женщина отвернулась лицом к стене и заплакала. Денис налил себе еще водки и продолжил курить.

Паша храпел, растянувшись на паласе. Настенные часы показывали 5:30 утра. За окном было темно. Выла вьюга. Кто-то вошел в комнату. Сел напротив Дениса и уставился омерзительным и пронзающим взглядом. На ковре над ним два зловещих черепа скалились друг на друга.

– За что ты казнишь меня? – спросил человека Денис. И тут почувствовал накатывающий ужас и страх. И понял, что вероятно он задремал и это его очередной алкогольный кошмар в образе непонятного, которое уже многие годы преследует его. Он попытался закричать. Получилось только с третьего раза. Когда он открыл глаза, то увидел что Паши нет в комнате. А женщина с обвислыми и опадающими с нее кусками разлагающейся плоти надвигается на него и что-то угрожающе шипит. Денис понял, что проснулся во сне. То есть он вышел не в ту систему. И ему надо еще раз закричать, чтобы уже окончательно выйти из кошмара и открыть глаза наяву. А иначе его надорванное сердце может разорваться не выдержав бешенной гонки.

3

Денис открыл глаза. Тело его было мокрым от пота. Дышать было тяжело, а в груди горел огонь. Он нащупал пластиковую бутылку минералки в углу кресла. Открыл и выпил. Вода была теплой, но приятной. Потом полез за сигаретами в карман и наткнулся на маленький фанфурик из под «Тропикамида». Тут он вспомнил, что вчера уснул так и не вколов последнюю дозу «Крокодила». Новость его обрадовала, но не сильно.

– Паш, – тормошил он лежащее на полу тело. – Паааш.

На часах было 8:00 утра. За окном было еще темно и по-прежнему выла вьюга.

– А, что? Да? – заспанным голосом откликнулся Паша, протирая глаза.
– У тебя «машины» остались?
– А что у тебя есть что вмазать
– Да, я вчера оказывается забыл.
– У Камара спроси.

Камаром звали содержателя трехкомнатного притона, в который Денис с Пашей вот уже неделю как заехали, чтобы сварить дезоморфин, да за неимением другого приюта, так и остались здесь. Это сухощавый мужчина – 35 лет с маленькими бегающими глазками. Неоднократно судимый за мелкие кражи, обладал довольно распространенными для этого контингента качествами. Он собирал у себя гостей, дожидался пока они придут в наркотическое опьянение, а потом сдавал всю банду сотрудникам ГНК. За что ему (временно) была гарантирована неприкосновенность. Но, учитывая, что сдача Павла (и соответственно того кто с ним)грозила ему расправой со стороны городского «общака», то Денис без опасения провисал в наркотической алкогольной коме в этом богом(и дьяволом)покинутом жилище.

4

Обнаженная девушка прескверного вида лежала без чувств, на засаленной койке. Скелетообразный человек, безуспешно пытаясь возбудиться, мусолил ей по лицу спящим сморщенным членом. На полу под окном, занавешенным потемневшей от времени и копоти тулью на грязных пластиковых бутылках сидел обгоревший Плюшевый кот. В лапках он сжимал маленькую красную мышку по форме напоминающую сердце.

-Секрета, как поймать эту мышку счастья он уже никому не расскажет, – подумал Денис и обратился к пыхтящему дрищу:
– Комар, отвлекись на минуту, у тебя «машины» чистые есть?
– Там на столе – не останавливаясь натирать своим грязным пахом физиономию мертвенно равнодушной барышни, ответил ему серый скелет.

На столе среди кучи использованных шприцов и блистеров из под таблеток «Седал» лежала маленькая обшарканная иконка с изображением богоматери. Денис отодвинул иконку в сторону и глазами стал выискивать то, зачем он пришел.

– Хочешь ее? Давай в двуху распишем? – задыхаясь, предложил Комар.
– Нет, спасибо, – посмотрев на три засохшие красные розы, уныло стоящие в бутылке из под пива, на старом неработающем телевизоре ответил Денис.
– Ну братан, ну давай в двуху ее сделаем? Ну я так не могу раскачегариться…. – жалобно вопрошал потный бухенвальдец. Член его, от постоянного пьянства, голода и приема наркотиков уже давно утратил свою половую функцию и годен был только что разве – для мочеиспускания. Да и то не всегда.
– Нет-нет, дорогой, – отмахнулся Денис. – Воздержусь. Принцесса не в моем вкусе. Сам – сам как нибудь! У меня дел много! – и смачно сплюнув в угол, вышел из комнаты с двумя шприцами в руке. Но, сделав два шага, он остановился и вернулся назад. С секунду другую посмотрел на слегка колыхающиеся маленькие груди женского тела и высказал следующее:
– Не хочу тебя расстраивать Комар, но она умерла.
– Что?
– Умерла твоя женщина.

Комар остановился. Посмотрел на бледное лицо под своими мудями.

– Бля! Правда отъехала!!! Сука! Что делать!!!?…
– Валим отсюда, – сказал Денис, заходя в зал.
– Что случилось? – спросил невозмутимый Павел.
– Там это…шлюха комаринская отъехала.
– Вот те на, – Павел потер глаза, взял в рот сигарету выискивая глазами, чем бы закурить. Денис поднес ему зажигалку. Тот глубоко затянулся до треска в папиросе. Еще раз потер глаза.
– Сейчас брат. Ноги затекли. Помоги встать.

Денис взял друга под локоть и помог ему подняться.

Два человека, разные по своей природе, как земля и небо, шатаясь и о чем-то размышляя по пути поспешили покинуть странное место: где запах разложения исходящий от живых людей привычен, а внезапная смерть не вызывает удивления.

5

Вороны сидели на облезлых ветках. Каркали. О чем-то переговаривались на своем птичьем языке. Одна из них камнем спустилась к параше. Схватила желтую кость и улетела в неизвестном направлении. Беззубый нищий в драном фуфайчатом пальто и истертых валенках, тащил на спине большой мешок с бутылками.

– Шалава! Ты же шалава!!! – кричала толстая приземистая женщина своей уже не очень юной дочери. Та стояла с отрешенным взглядом и дымила сигаретой «Прима».
– Обдолбанная шалава! Подстилка дворовая! – не унималась женщина. И, наконец, в довершение одарила свою нерадивую дочь мощным ударом в челюсть. Пнула, ее уже лежачую на асфальте ногой. И скрылась в дверях подъезда.

Денис сделал последний глоток, смял пивную банку и бросил ее, попав точно в урну.

– А я Рустик, – обратился он к сидящему рядом соседу по дому, – вчера поебался с одной, просто так, без любви поебался. И знаешь – это так отвратительно. Вообще ни о чем. Как будто труп ебешь!
– Ты только сейчас понял?
– В чем кайф ебаться без любви? А?
– Да, ты прав. Это мерзко.

Рустам – добрый мужчина 42 лет. Которому не повезло. 7 лет назад с ним случилось несчастье. Он сломал позвоночник. Пока лежал в больнице, его жена нашла себе нового мужа и подала на развод. Забрала с собой сына и половину квартиры. Помимо всего прочего та умудрилась его посадить, как «кухонного боксера». Правда, через 11 месяцев его оправдали, но жизнь ему это не вернуло.

– И теперь я еще больше прежнего – живой, но со всеми

свойствами мертвеца, мертвый, но со всеми наклонностями живых, – нечто противоестественное в мире людей, – очень спокойный, но лишенный дыхания.

– Хорошо сказано.
– Это не я. Это Эдгар По. Хотя… какая теперь разница. Будешь самогонку?
– Буду. Пошли к Томарке? У нее самая вонючая, но и самая крепкая. Нерабадяженная отрава.
– Постой, я сначала позвоню ей. Чтобы просто так не ходить….

Денис достал мобильник. Позвонил. Самогонщица дала добро. Тогда он достал из кармана джинсовой куртки сторублевую купюру. Протянул ее Рустаму:

– Сходи сам, я что-то устал.
– На все? – спросил тот.
– Да, сразу литр бери.

Рустам быстрым и уверенным шагом направился в дом напротив. А Денис улегся на скамейке, свернувшись в позе эмбриона и подложив под голову руку.

6

Когда Денис открыл глаза – уже темнело. Шел снег. Крупными пушистыми хлопьями падал он на холодную и уставшую землю. На город опустилась зима. Повсюду снег лежал. Рустам сидел напротив. Кутался в осеннюю куртку и пил самогон из горла, хотя рядом стояли стаканчики. Он встал, увидев, что Денис пробудился. Подошел к нему. Налил пол стакана и протянул. Денис с нескрываемым отвращением проглотил неприятную вонючую жидкость, едва не сблевав все обратно. Спасла вовремя подоспевшая сигарета из рук Рустама.

– Зябко, – дрожащим голосом констатировал Денис.
– Ты спал очень долго, зима успела наступить, – Рустам сделал еще глоток из бутылки.
– А почему ты меня раньше не разбудил?
– Человек, – Рустам бросил себе в рот охапку снега в качестве закуски – всегда может проснуться только по собственной воле. Помочь ему в этот как-то извне невозможно.
– Ну, тогда наливай еще! – Денис махнул рукой в темное небо. – Все равно зима уже наступила…

Рустам налил ему еще пол стакана. Денис выпил, сильно выдохнул и поморщился. В свете придорожного фонаря падающий снег создавал чарующее ощущение нереальности происходящего. Щемящей болью в груди напоминал о несбывшейся сказке. Фиолетовый мотылек сел на плече Денису. Укорительно посмотрел на него и, махнув узорчатыми крылышками, бесследно исчез в ночном небе прОклятого Стерлитамака. Денис помахал ему в след рукой. Поднялся с холодной скамейки и пошатываясь пошел домой.

– Тебя проводить?! – окликнул его Рустам.
– Нет, сам дойду, – не оборачиваясь, ответил он.

Но входе остановился, обернулся и спросил:

– Как думаешь, а можно забыть собственную боль?

Рустам почесал маковку, отрицательно покачал головой и заключил:

– Думаю, нет.
– Но можно ее перерасти, – шепотом, уже больше самому себе, нежели собеседнику сказал Денис.

7

Дверь в квартире была открыта. Это привело его в бешенство. Он сжал в кулаке ключ и забежал в квартиру. На кухне сидела девушка. Шатенка. Длинные волосы. Темно голубые глаза. Красивое лицо. Модельная внешность.

– Снежа? Как ты оказалась здесь? – спросил он ее.
– Ты же знаешь, я умею открывать замки без ключей…- бархатным голосом ответила она.

Снежана Смоленкова. Они познакомились три года назад. В литературной студии. Обсуждались рассказы Дениса. На обсуждение он накачанный амфитамином, выглядел как конченый наркоман и придурок, переминался, нес с трибуны маловразумительную чушь, постоянно забывая предмет обсуждения. На обсуждении, и после, в кафе, куда по традиции ходят все члены литературного объединения «Чебурашка» Денис и Снежана совсем не общались. Денис вообще особо не разговаривал, потому что не мог. Он только пил водку и без конца предлагал всем понюхать порошка. Но после, между Денисом и Снежаной завязалась переписка, которая со временем переросла в крепкую, хоть и интерактивную, но дружбу.

– Самый, главный тебе не открыть… – он тяжело вздохнул и сел на табуретку. – А почему не закрыла за собой?
– Хотела, чтобы ты побеспокоился, – звонко хихикнула Снежана.
– Это по-правде происходит? В действительности? – серьезно спросил он.
– Да. А ты разве сомневаешься. – Снежанна закурила тоненькую сигаретку с ароматом вишни. Денис сел. Достал пачку «Соверен». И тоже закурил.
– Иногда, – начал он, выдыхая дым, – если чего-то очень долго хочешь, но желанное не приходит, то начинаешь видеть нарисованную разумом картину в полной пустоте. Ну, чтобы с ума не сойти сознание так защищается? Понимаешь?
– Понимаю. Но ведь это и есть сумасшествие – видеть то, чего нет. Но не будем об этом. Сейчас не тот случай.

Снежанна взяла Дениса за руку.

– Пустота, – продолжил он, озирая унылую кухню, – здесь только я и ты. Этого достаточно, чтобы заполнить целый мир, и, тем не менее, он – мир – остается пустым.
– Когда ни будь это закончится? – спросила она, сжимая его ладно в своих.
– К тому времени меня уже не будет существовать. Останется только то, что я сделал. Написал. Чувствовал. Конечно не все. В урезанном виде. Но ты сможешь насытиться и этим. Тебя это устроит?
– Нет, – утвердительно ответила она и засмеялась безумным смехом. Денис затушил сигарету. Пепельница была наполнена до краев и некоторые окурки вывалились за борт.
– Расскажи мне, как все началось, – уняв свой смех, сказала Снежана.- Ну, в качестве интервью, – она снова звонко хихикнула, – а когда станешь известным, я его опубликую и тоже стану известной! – она снова засмеялась – Денис приблизился к ней и крепко обнял.
– Я люблю тебя, – сказала Снежана и ее глаза с вертикальными зрачками загорелись.
– Это не правда, – Денис закурил сигарету, глубоко затянулся до треска, – люди часто говорят эти слова. И практически всегда они несут в себе, все что угодно, только не свое истинное значение. Кстати, ты еще ни-ни?
– Ты имеешь в виду девственность?

Денис утвердительно кивнул.

– Да, еще не разу и ни с кем. Хочешь быть первым? И…единственным?

Денис нервно затушил недокуренную сигарету.

– Очень редкое явление в наше опущенное время. Особенно учитывая, что тебе уже 20 лет. Ты молодец. Я тебя за это уважаю. Крепкая девчонка.

Денис пожал ее красивую женскую ручку.

– Неужели это так важно. Ну, то чтобы быть первым, кто всунет член? Ведь это всего лишь тело. Мы настоящие заключены не в материи.
– Поверь, для мужчины это важно. А иначе чувствуешь себя каким-то опущенным и обосранным доедателем. – Он посмотрел на падающий снег за окном. – Хочу пезду тебе полизать.

Снежана засмеялась.

– Ты не исправим. Правда хочешь быть первым?

Она приблизила свое лицо к его лицу и прошептала:

— Я согласна…

Денис пронзительно посмотрел ей в глаза. Сделал задумчивую паузу и ответил:

– Нет. Это будет не правильно. Пусть кто ни будь другой. Я и так уже хапнул в себя достаточно. Такого греха на душу я брать не стану.
– Ты, наверное, Ее никогда не забудешь…Расскажи мне историю?
– Хочешь услышать историю? Она очень грязная…
– Все равно рассказывай. Мне интересно, все что произошло и происходит с тобой.
– Ну тогда слушай. Это было три или более лет назад. Я обнимал ее в такси. И думал – есть на ее красной куртке сперма ее бывшего мужика? Или нет? Вот ведь вопрос важный очень. Целовал ее запястье и ладонь. Рука любимой женщины. Для меня это была как рука бога. Это и была рука бога. И при этом я размышлял, что ведь по любому эта рука еще незадолго до того, как я сейчас ее целую сжимала член взрослого мужика, который ко всему прочему старше ее лет на 15-20, и была в его сперме. Юная рука бога осквернена человеческим хуем. Эта красивая изящная ладонь с правильными пальчиками и ногтями делала из мерзкой висячки не менее омерзительную стоячку. Господи, да даже от всех этих мыслей мне не становилось дурно. Я был счастлив, потому что это рука любимого человека. Пусть это даже и иллюзия. Искажение сознания, вызванное приливом эндорфинов. Но все равно это самый родной человек, ради которого вся эта байда под названием «Я» и началась. Зачалась в теле матери. Я ради этого родился, рос, развивался странным и непосредственным мудаком. Ярко контрастирующем на фоне остальных людей индивидом. Пусть здесь все в сперме какого большого мужика, олицетворяющего собой все зло и грязь этого мира. Пусть так. Но я счастлив сейчас и это магия. Это стоит того. С тех пор прошло около пяти лет. Тогда нашим президентом был еще Вова Путин. А потом уже не Вова. А теперь по-моему снова Вова. Мне тогда, еще больше чем сейчас было наплевать, кто у нас во главе. И что там вообще наверху творится. Хоть взорвите весь мир нахрен. Это не мои дела. Я был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Я целовал руку Бога! Припадал устами к его губам! Пил из его священного оскверненного источника! Ел его сладкую плоть! А сейчас, перенеся все это на несколько лет вперед, я еду также в такси. Но только уже не с Богом. А со своим боевым другом Шуриком. Мы едем в «веселый киоск» за «скоростями». Я в запое. Выгляжу как говно. Хочу вмазаться. И на обратном пути я увидел ее. Такую же красивую и живую. Статная и гордая походкой пантеры она шла по направлению уж, не знаю к кому, вероятно на случку. Сукой буду, я тогда видел именно Ее. Это была Она. Бог никогда не возвращается. И не помнит принесенных ему жертв. Жизнь не бывает вечной. Это была Она… -прошептал Денис и медленно склонив голову на стол, отключился. Снежана ласково провела рукой по его волосам. С нежностью посмотрела на него. Поцеловала его голову и шепнула:

– Спи спокойно маленький принц. Скоро твой ад закончится.

Сбросила с себя одежду. Обернулась летучей мышью. И вылетела в открытую форточку.

8

Утром у Дениса, как и водится было похмелье и жуткая едкая рвота выворачивала все его нутро на изнанку. Он жалел, что накануне отказался лишить Снежану девственности, но и в тоже время был горд за себя. Он нащупал под одеялом свой колом стоящий член и прежде чем подняться для утреннего моциона пару раз как следует подрочил, что в свою очередь немного успокоило его истомившуюся тупой и бесполезной жизнью душу, или, как он еще любил говорить – ее отсутствие. Люди были неинтересны, а Боги все вымерли. И ему совсем не хотелось выходить на улицу и с кем-то встречаться. Даже, если бы то предполагало возможность похмелиться.

На кухне он обнаружил женские вещи, и так и не понял, зачем Снежана оставила свою одежду и ушла голой? Он попил воды из под крана. Пописал в ванную и вернулся в спальню. Включил компьютер. Проверил почту. Зашел в контакт. Ничего нового. Писем, за исключением рекламной рассылки и одного отрицательно ответа из эротически – юмористического журнала «Еще» не было. Тогда он решил записать мысли в дневник. Открыл папку с надписью «Сухарики». И с удивлением заметил, что записи уже сделаны, хотя он точно помнит, что ничего не записывал. Кроме того, их даты не совпадают с датой на календаре, а даты на календаре не совпадают с происходящим за окном. Но, то, что происходит за окном, жуткая непроглядная зима, – совпадает с тем, что происходит внутри него. Денис предположил, что возможно его нелепое предположение, что всю существующую и действующую реальность генерирует его сознание не так уж нелепо.

9

Записи в дневнике:

16 ноября. 2011 г.

13:47. Приснилась сегодня бабушка. Большая такая. Здоровая. Я вежливо так лежа на кровати попросил ее больше не сниться мне, а то я когда во сне ее вижу, то пугаюсь очень. На что она ехидно усмехнулась. Выбросила что-то едкое мне в лицо. Встала с соседней кровати и как пошла на меня всею тушей. Выхода не было, и я проснулся.

Снова тяжесть в теле. Еще большая, чем вчера. Тяжело ходить. Много думал о тебе. Впрочем, как всегда. Хотелось заплакать, но не получилось. Слез не было. В последнее время катастрофически мало слез, а ведь я так люблю плакать по тебе. Особенно по ночам.

Совершая плохие поступки, мы обрекаем себя на большие потери.

Чувство щемящей тоски. Усталость. Скорбь. Виновен.

Ложусь передохнуть. Позже планирую поработать над романом. Болят зубы. Вернее то, что от них осталось. И душу ломит. Тоже, то, что от нее осталось.

15:35. Проснулся. Сил нет. Едва сижу на стуле. Пробуждение было не легким. Дикое желание обнять тебя при одновременном чудовищном презрении и отвращении к тебе же. Поскольку понимаю, насколько тебе признаться в любви и поклясться в вечной верности и ту – же предать все это легко. Как будто сходить посрать.

Хочется умереть. Но умереть, не зная о своей смерти ничего. Не догадываясь о ней абсолютно

18:16. Немного поработал над романом. Текс пошел хорошо. Надо жить ради чего – то. Сейчас я живу ради этого текста, поэтому жизнь моя не просто кусок белкового говна мчащегося по направлению в никуда. Поэтому сейчас я не бессмысленен. Почитаюка я Достоевского. Записки из мертвого дома…

20:18. Я знаю, зачем ты гуляла на Вечном огне с собакой. Ты приехала к нему. Как приезжала ко мне, чтобы погулять с Герой. А потом вы пойдете ебаться, так же как это было со мной. Будь оно все проклято. Прав был Чернышков: «Вынести невыносимо»

Вынести невыносимое. Виновен.

20:45. Решил возобновить тренировки. Хватило на 30 минут. По – поднимал штангу. По – приседал с ней. По – подтягивался. Сердце сейчас разорвет грудь. Стоять не могу. Одышка. Падаю. Очень ослаб. Возобновляю тренировки.

21:18. Нас не узнает никто, после того, как нас вывернет наизнанку людская, глубокая, внутренняя природная несостоятельность.

Отправил рассказ в журнал Флорида(США).

21:29. Сходил к соседу пенсионеру. Два раза звонил. Никто не открыл. Видимо спит. Поднялся на этаж выше. Встал у окна. Увидел кошку, пробегающую рядом с машиной. Куда она бежала? Где ее дом? Не знаю. Подумал, что мы напоминаем собой кошек, которым посреди лютой зимы, заткнули все ходы в подвалы…

Прислонил лицо к стеклу. Пару раз дохнул. Оно запотело. Я вспомнил Ерофеева и рассмеялся. Немного захотелось жить.

10

Не редко, случалась так, что Дениса застигала эротомания, причем в самые не подходящие на то моменты. Женщины у него, с тех пор как он потерял свою любимую, не было уже несколько лет. А та страшная, слоноподобная корова с безразмерным влагалищем была не в счет. Вот и в этот раз, он ехал в маршрутке. В его голове путались между собой различные порнографические картинки. Женский задницы. Сиськи. Рты….Член его набух и плотно упирался в джинсы. Отогнать мысли о ебле не представлялось возможным. Все напоминало о сексе и разврате. Все становилось невыносимо возбуждающим. На мониторе, у самого потолка крутилась реклама: улица АНАЛитическая 69….

— Оооо, господи…- выдохнул Денис, – когда же это все закончиться…

Хуй зудел, чесался и не давал покоя. Требовалась срочная разрядка.

— Останови! Останови! – крикнул он водителю. – останови, а то я не выдержу!…
— Ну, что за долбоеб…- проворчал водитель и все-таки выполнил просьбу Дениса. Тот выбежал не расплатившись. Устроился в ближайших кустах и хорошенечко, без зазрения совести и не обращая внимания на проходящих мимо двух девушек(которые к стати задорно хихикнули увидев сию картину) выпустил все накопившееся в нем зло…

11

На сковороде шипела яичница. В железной кружке заваривался чай. В зубах дымила сигарета. Он стоял у окна и смотрел на здание горисполкома, что расположено прямо напротив его дома. Прохожие шли по пешеходной дорожке. Спешили по своим мирским(или мЕрзким) делам кто куда. Бабушка остановилась и стала бросать семечки. Денис не сразу понял кому? Маленький черный комочек ежился и сторонился людей. Денис пригляделся. Настроил фокус. Голубь. Вероятно раненный. Ему нужна моя помощь, подумал он. Затушил бычек. Снял яичницу с плиты. Накинул куртку и побежал на улицу.

Голубь не сразу дался в руки. Махал крыльями. Тщетно пытался улететь. Денис схватил его, и аккуратно держа обеими ладонями, понес домой. Дома посадил в глубокий таз из которого он тут же взлетел и сел на полку, висящую над телевизором. Он решил назвать голубя Димой, в честь любимого поэта Дмитрия Чернышкова. За целый год эта нежданно появившееся существо – единственное, что принесло лучик света в затемненное затяжным запоем и хронической депрессией сознание Дениса. Он и подумать не мог, что один маленький голубь может принести столько радости. Дима был напуган. И первый день сидел смирно и не двигался с места. А когда ему подносили воду и пшено, сторонился и дрожал, прижимаясь к стене. На перья его налип грязный снег, он взъерошился и из-за этого, стал похож на маленькую хищную птицу.

– Дима хороший, – улыбнулся Денис насыпая семечки в блюдце. Семечки Диме нравились больше пшена. А от мелко покрошенного хлеба он и вовсе отказывался. Железную кружку с водой он опрокинул и вода потекла на телевизор, который Денис практически не смотрел. На вторые сутки голубь пришел в себя. Стал меньше бояться и начал осваивать незнакомую территорию, перелетая с полки на стенку. Со стенки на книжный шкаф и обратно на полку. В результате чего опрокинул чашки с водой и пенном на телевизор.На третий день он уже был в полной норме и стал беспокойно летать по комнате. Было очевидно, что птица уже здорова и желает покинуть помещение. Но Денис считал, что выпускать еще рано. На самом деле ему просто не хотелось этого делать. Появление голубя вдохнуло в его напрочь омертвевший дом каплю цветущей и неподдельной жизни. А это очень много. От этого не так то просто отказаться.

Если слишком затяну, логично размышлял Денис, он отвыкнет от холода, крылышки его ослабеют и он совсем не сможет жить на улице. Цепкие руки зимы удушат его, едва он окажется на свободе. Поэтому на четвертый день Денис вынес Диму на балкон и он, здоровый и окрепший благополучно улетел в направлении известном только ему одному и богу, которого, разумеется, как всегда нет. Денис же после этого опечалился, заболел и ударился в очередной запой.

12

– У меня вчера пидр сосал, – сказал Сергей, рассматривая зеленую козявку, только что вытянутую из носа.
– Фуу, – брезгливо протянул Денис. – Как это произошло?

Сергей глубоко затянулся и протянул косяк Денису.

– Ну в общем так все было, – начал рассказ приглушенным голосом Сергей выдыхая приятный дым. – Мы его в интернете нашли, на сайте знакомств. И решили развести. Договорились о встречи. Пидр хату снял на сутки. Водки купил. Пришел я к нему. Выпил водки. Он напугался, когда все понял. Я ему говорю: « Ну давай пососи хоть, че уж?». Он мою шнягу в рот взял и давай насасывать. У меня не одна шлюха так не сосала.
– Фуу, бля, Кривой, ну ты и урод, – Денис сморщил лицо, – налей мне еще спирта.

Спирт аптечный Денис пил неразбавленным. Запивая морсом и закуривая сигаретой. Так быстрее пьянило. И было удобнее.

– Ну вот слушай дальше, – Сергей налил спирт в рюмку самодовольно улыбаясь. – Мусолит значит он мою висячку, мусолит. Минут двадцать, а член все не встает. Мне самому противно стало. Я сказал ему: «Фу, иди в углу посиди, я водку допью и уйду».
– Слушай, Кривой, – Денис закурил сигарету, – а у тебя не гепатит? У тебя пятна серые по лицу.
– Да, Ц у меня, – равнодушно ответил Сергей. Выглядел он и вправду не лучшим образом. Тощий, как Кощей Бессмертный. Серый и сморщенный. Живой говорящий мертвец.
– А ты его лечишь?
– А нахуй?
– Ну да, и вправду зачем?…

Трупы повсюду, подумал Денис и налил еще спирта. На стене висел портрет Кафки.

– За наш ужас, – сказал Денис ему и опрокинул стопарик. – Изображение на портрете недовольно скривилось и плюнуло на палас. Денис сходил на кухню за тряпкой. Вытер слюну Франца. Бросил тряпку в угол. Потом подошел к книжной полке. Двух книг не хватало. Он подошел к Сергею.
– Встань.
– Зачем?
– Встань!

Сергей безропотно поднялся с кресла. Денис задрал ему свитер. В штаны были засунуты две книги.

– Сука – это было последней каплей! – прямой в челюсть тут же отправил на пол худое тело Сергея. – Я же сказал тебе, чтобы ты не смел воровать у меня! А тем более книги!!!

Денис затрясся от злости.

– Братан, – жалобно кричал с пола Сергей, – я не знаю, как это получилось. Черт попутал…
– Черт попутал?!…- Денис начал беспорядочно наносить удары Сергею по голове и туловищу. Ногами и руками. Когда он закончил, лицо Сергея было похоже на отбивную. Он поднял тряпку принесенную с кухни и бросил ее ему.
– Утрись. Палас испачкаешь.

С тех пор Сергей больше никогда не воровал у Дениса.

13

– Тропикамид 1%. Тетралгин и две десятки пожалуйста.
– Это все? – спросила грустная девушка со светло-русыми волосами и лицом чистой ангельской красоты. Прямо мать Мария с иконы. Только ярче и сексапильнее.
– Да, – тихо ответил Денис. Девушка выдала товар. Отсчитала сдачу.
– Простите, – сказал Он.
– За что? – спросила девушка.
– За что я есть.

Девушка ничего не ответила.

– А это вам, – Денис протянул ей большую красную розу.
– Нет – нет, – смущенно отмахнулась она.
– Вы будете в моем романе, – улыбнулся он, оставил розу на прилавке и ушел.

14

Паша напевал что-то из блатного романса. Денис наигрывал на гитаре «Выхода нет» Сплина. За столом был еще третий. Никакого значения не для Паши не для Дениса не имевший. Он просто пил и молчал. Затем закурил и обратился к Денису с вопросом:

– Дай поиграю?
– Это моя девчонка, – обнимая гитару ответил тот, – и на ней играю только я. – И продолжил играть. Тогда не имевший значения встал и ударил Дениса по лицу. Из носа закапала кровь на гитару, струны, руки. Денис доиграл мелодию до конца. Поставил гитару в сторону. Встал и ответил резким коротким ударом. Парень схватился за левый глаз. Встал. Пошатываясь, сделал пару шагов до коридора и упал навзничь. Денис утерся рукавом, сел на табурет и продолжил играть. Паша налил себе водки и снова запел блатняк не в впопад музыке.

15

Последняя горсть таблеток Баклосана была решающей. Плюс бутылка самогонки. Плюс пару банок пива ранее. Денис сидел на скамейке с ощущением полной нереальности происходящего. Будто в сказку попал. Недобрую. Смотрел на падающей с неба бриллиантовый снег. В свете фонаря он был особенно прекрасен. Все дальше и дальше Денис проваливался в себя. И все было безразлично. Запекал замок входной двери. Из подъезда вышла мама.

– Денис!

Она схватила его за шиворот и повела домой.

– Где у тебя телефон? Почему не отвечаешь?! Скотина! Нажрался как скотина!

Потом мама посмотрела в его глаза:

– Ты что-то принял!? Что ты принимал?!!!

Денис не мог ничего ответить. Он вообще уже не мог говорить. И ничего не понимал. Два парня стояли в подъезде у окна. Один из них жил по соседству. Вызвали скорую. Ребята помогли вынести погруженное в кому тело.

– Скорее! У него зрачки сужаются….- сказала женщина врач, когда карета скорой помощи была уже на пол пути к больнице. Она засунула Денису трубку в рот.

В больнице с ним начало твориться что-то странное. Даже реаниматолог со стажем: толстый солидный дядечка под два метра ростом не мог понять что. Денис стал выть звериным диким воем. Резко сгибать и разгибать ноги в локтевых и тазаберенных суставах и беспорядочно махать руками. При этом глаза его были закрыты и он не находился в сознании.

– Я не знаю, что с ним происходит, – озадаченно сказал реаниматолог маме Дениса.- Я первый раз такое вижу. Я не могу ему поставить капельницу. Я ему все руки переломаю иначе…Посмотрите.

Он открыл дверь в палату. Мама увидела беспорядочно дрыгающегося и издающего звериный вой сына и заплакала.

Наконец его связали по рукам и ногам. Поставили капельницу и повезли на шестой этаж в реанимацию.

– Девочки, он не дышит! – закричала мама, пока медсестры приготавливали место в палате для Дениса. Одна из медсестер, что постарше подлетела к каталке. Размахнулась и лихо ударила бледное тело в грудь кулаком, так что Денис снова задышал.
– Дышит, – сказала сестра, – у нас не остановится.
– Что скажите? – спросила заплаканная мать доктора, когда Дениса уже устроили в реанимации.
– Ничего не могу сказать, – ответил тот. – Состояние тяжелое. Он в глубокой коме. Шансы что выйдет пятьдесят на пятьдесят. Звоните.

Мама тяжело вздохнула и поехала домой.

16

Напуганная до смерти мать звонила каждый час с тем, чтобы узнать о состоянии сына. И каждый раз ответ был один: «Состояние стабильно тяжелое» Пока, наконец, по прошествии 16 часов Денис не вышел из комы.

17

– У тебя такая мама хорошая, – поучала медсестра.- А ты наркоман. Работаешь где нибудь?
– Нет, – ответил он.
– Учишься?
– Нет.
– А чем вообще занимаешься?
– Я писатель.
– Да че ты врешь то!? – засмеялась медсестра. Денис отвернул голову и посмотрел в пластиковое окно. Стояла глубокая зимняя ночь.

18

Из реанимации его перевезли утром этого же дня в палату интенсивной терапии. Абсолютно голый он пролежал под больничной простынкой до середины дня, пока обрадованная возвращением сына мать не пришла к нему.

– Ну как ты? – спросила мама сев на край постели.
– Хорошо, – ответил он, взяв ее за руку, – теперь уже хорошо…

19

Время попадания его в больницу совпало со временем выборов нового президента. И хотя было совершенно ясно, что самый главный вор в России в третий раз займет пост президента, Денис все равно решил проголосовать за любимую партию «Яблоко». Так как он обещал, что сделает это самой Анжелине Полонской. Великому поэту и очень дорогому для него человеку.

20

– А без паспорта можно? – спросил он женщину, которая ходила по больнице и собирала голоса.
– Нет, нельзя к сожалению. Паспорт необходим.

Денис тяжело вздохнул. А женщина покинула палату. Потом он достал мобильник. Позвонил маме и спросил не помнит ли она его паспортные данные на память. Мама продиктовала данные.

– Стойте! – крикнул Денис. – Медсестра!

В палату забежала медсестра.

– Женщина, которая голоса собирает еще здесь?
– Да, – ответила девушка в белом.
– Верните ее пожалуйста! Я нашел паспорт!

Женщина вернулась и он благополучно поставил галочку напротив партии «Яблоко», и даже испытал радость по этому поводу, несмотря на то, что все это абсолютно бессмысленно.

21

Он стоял в темной комнате – курилке, и дымил сигаретой. Город был в огнях. Море огней. Фонари и окна жилых домов. И в каждом из них разные, но такие похожие судьбы. Со своей болью. Своей ненавистью. Любовью. Горем и обреченностью.

-Господи, сколько огней и не одного лучика света, – подумал Денис и горло его подпер тяжелый ком скорби.

Он вернулся в палату. Сосед уже спал. Он тихонечко достал общую тетрадь и стал читать собственные записи:

21:29. Сходил к соседу пенсионеру. Два раз звонил. Никто не открыл. Видимо спит. Поднялся на этаж выше. Встал у окна. Увидел кошку, пробегающую рядом с машиной. Куда она бежала? Где ее дом? Не знаю. Подумал, что мы напоминаем собой кошек, которым посреди лютой зимы, заткнули все ходы в подвалы…

Прислонил лицо к стеклу. Пару раз дохнул. Оно запотело. Я вспомнил Ерофеева и рассмеялся. Немного захотелось жить. Он достал свой дневник и принялся перечитывать в слабом свете фонарика от мобильного телефона

00:31. Искупался. Читаю:

«Образ бедной девочки, которую я обидел, промелькнул передо мною.

— Увидишь все, — ответил мой спутник, и какая-то печаль послышалась в его слове.

Но мы быстро приближались к планете. Она росла в глазах моих, я уже различал океан, очертания Европы, и вдруг странное чувство какой-то великой, святой ревности возгорелось в сердце моем: «Как может быть подобное повторение и для чего? Я люблю, я могу любить лишь ту землю, которую я оставил, на которой остались брызги крови моей, когда я, неблагодарный, выстрелом в сердце мое погасил мою жизнь. Но никогда, никогда не переставал я любить ту землю, и даже в ту ночь, расставаясь с ней, я, может быть, любил ее мучительнее, чем когда-либо. Есть ли мучение на этой новой земле? На нашей земле мы истинно можем любить лишь с мучением и только через мучение!

Мы иначе не умеем любить и не знаем иной любви. Я хочу мучения, чтоб любить.

Я хочу, я жажду в сию минуту целовать, обливаясь слезами, лишь одну ту землю, которую я оставил, и не хочу, не принимаю жизни ни на какой иной!..»

Ф.М. Достоевский(Сон смешного человека)

17 ноября 2001 г.

17:31. Звонит будильник. По мне топочет моя черная кошка. Мурлычет. Приятно. Тепло. Звонит будильник. Приподнимаюсь. Нет. Показалось. У меня иногда случаются слуховые галлюцинации. Особенно после длительных запоев или во время их. Раньше такого не было. Со временем все становится сложнее. Кошка продолжает мурлыкать и мять меня своими лапками.

Никакого просвета. Снился очередной ужасный сон. Именно сон. А не кошмар. Кошмары – это когда я просыпаюсь ночью с криками. А так просто просыпаюсь весь мокрый и слегка напуганный. Так практически каждую ночь. Снилось вот что. Мы были в огромном здании. По всей видимости больница. С большими стеклянными стенами. А там – за этими стенами по – моему аэродром – ждали прибытия самолета. Или чего-то еще, более масштабного и значимого. Точно не знаю. Но чего-то непременно ожидали. Кто-то должен был всех спасти. Я нес роль экстрасенса, который должен был как-то повлиять на сложившуюся ситуацию. На меня возлагали некоторые надежды, по этому поводу. Одна из девушек не восприняла меня всерьез, потому что на мне, как я понял – опустив взгляд и посмотрев вниз – были дурацкие ботинки. Острые, сделанные из кусочков серой кожи. Хрень какая – то. Кто обул меня в эту дрянь? Какая безвкусица! Я пытаюсь стряхнуть дрянные тапки со своих ног, но все тщетно. Они не исчезают. Приклеились намертво. И штаны, в которых я, мне тоже не нравятся. Но штаны еще не самое страшное. Девушка ехидно смеется, лежа на больничной койке, над моей беспомощностью.

Мне стало дурно от ее хохота. Я вышел из палаты и пошел по длинному большому коридору к выходу. Помимо меня в здании много живых существ. Им всем, включая меня – нужна помощь, поэтому я хочу им помочь, вытащить, и тем самым вытащить себя. Там у входа. У плотно запертой изнутри, как понимаю – они боятся вторжения – двери, скопилось неимоверное количество людей. Все они чего-то ждут. Они ждут посетителей. Или они ждут своих больных, но любимых. Я подошел к одной из женщин, сидящей напротив входа. Она прижимала к груди небольшую матерчатую сумку. Глаза ее были холодны и равнодушны. Слез на лице не было, но было ясно, что она страдает внутри. Я взял ее за руку. Она не поверила. Я закрыл глаза. И напрягся, чтобы разглядеть ее нутро, в котором я найду ответ для не самой, который сама она разглядеть не в состоянии. Но я ничего не увидел. Просто белая стена. В женщине нет ничего. Или же я просто ослеп.

18:27 Литература – единственное, что имеет смысл.

19:52. Как так случилось, что совпало в одной точке времени и пространства, у памятника неизвестному солдату оказались: ты с собакой, пришедшая к своему ебарю(Очень романтично. Красивая девушка с собакой пришла к своему принцу. Только не принц он нихуя, потому что принц – это я. И еще кое что – кажется, так уже было). Мой никчемный друг со своей несчастной женой и ребенком, и там же в этот же момент прирезали человека? А я в это время пил и смеялся, нажравшись боклосана и орал во все горло, дома, один, думая о тебе: « Когда ты была здесь…» Шевчука.

На этом месте сосед проснулся и прервал его чтение.

– У меня глисты, – нервно прошептал он.
– А как ты это понял? – Денис отложил тетрадь под подушку и улегся.
– У меня в заднем проходе зуб и зубами скреплю.
– Жопу мыть надо с мылом после того, как посрешь, – сказал Денис. – Гигиена, чистота, понимаешь?
– Нет, у меня глисты, – не унимался тот.
– У всех глисты, – упокоил Денис, – у 90 процентов населения есть гельминты, а если у кого-то и нет, то обязательно скоро будут.
– Нет, у меня глисты! – продолжал сосед.
– Слушай, ты заебал, – Денис приподнялся с подушки, – заткнись уже и спи, а то из палаты выброшу. Спать будешь в коридоре.

Сосед замолчал и больше ничего не говорил. Только всю ночь скрипел зубами.

22

Через неделю Дениса выписали. Одежды теплой у него с собой не оказалось. Он почему-то, совсем не ожидал, что выпишут его так скоро, а врач его об этом не предупреждал. Он положил в пакет кружку, запасную футболку, книги. Бананы, апельсины, шоколад и прочую пищевую снедь оставил соседу. Вызвал такси. Попрощался с соседом. За всю неделю пребывания кроме их двоих в палату так никого и не привезли. Пожал на прощание и в благодарность руку врачу. Спустился на лифте. И вышел на улицу.

– Ты чего здесь с лета сидишь? – засмеялся водитель.
– Да, нет, – ответил Денис, – просто заехал без вещей, и не знал, что выпишут именно сегодня. Быстро у вас тут время летит…
– Куда едем? – спросил шофер.
– Домой, – ответил Денис, – домой. – И назвал адрес.

На душе у него было покойно и тихо. Все казалось таким нелепым и незначительным, что и смешно просто беспокоиться.

23

Дома на зеркале в прихожей он обнаружил извещение, о том, что ему пришел журнал «Флорида» из США, в котором опубликовали его рассказ, который в действительности не совсем рассказ, а просто кусок из повести. Он оделся. Сходил на почту и забрал пакет с небольшим, больше похожим на рекламный буклет, чем на литературное издание журнальчиком и вернулся домой. Потом позвонили в домофон. Пришел его друг Шурик. У Шурика была с собой большая бутылка водки, капли «Тропикамида» и шприцы. Они выпили и укололись тропикамидом. Все началось заново. Так прошла зима.

V

1

Осень пролетела незаметно. И зима тоже. И весна. И лето уже как бы началось. За это время не произошло ничего особенного. Мы с Ольгой жрали, спали, трахались, разговаривали, сосали и лизали друг другу. Периодически ругались. Совсем не много. Не значительно. Работал я там же где и прежде. В общем все как всегда. Только Кайрушка впервые запросила кота. Ходила, выгибалась и озабоченно муркала. Выглядела при этом до боли потешно. Жениха ей конечно так никто и не предоставил. Потомство нам ни к чему.

2

Утром в среду шел дождь. Днем было пасмурно. А вечером умер брат. Сердце остановилось, когда он накачанный до упора дешевым аптечным спиртом мирно спал в своей кроватке. Сначала я ничего не почувствовал. А потом заплакал. Для меня его смерть оказалась полной неожиданностью. Я совсем о нем не думал. И что умрет тоже. Хотя это было вполне закономерно. Где-то за пол года до его кончины мы виделись. Сидит такое грязное, никчемное и воняет. Все перед ним виноваты. Все ему должны.

– Сука ты, – сказал он мне напоследок. Я ничего не ответил. Так мы и расстались.

На похороны пришло много людей. Большинство из них были мне незнакомы. Приехала даже сестра. А вот папа не появился. Его не было в России. Не знаю, где именно он находился. Где-то на югах или во Франции со своей блядиной. Не имеет значения.

Поп в черной рясе завывал молитву и махал ладаном. Запах которого я с детства не переношу. Однажды наша богохульная соседка баба Аня, которая любила пошлые шутки и отборный русский мат, повела меня еще совсем маленького в церковь. Я простоял минут 20 и потерял сознание. Больше в церковь я не ходил.

– Он не крещеный. Ангелы к нему подошли и не приняли, – объяснила тогда баба Аня. Не знаю. Может быть и так. Хотя я в это не верю. Думается мне – все гораздо проще.

В похоронном бюро заказали черный обелиск с выгравированным отправленным в нокаут боксером. Как он – брат и хотел. Для него это было важно. Черный обелиск с выгравированным побежденным боксером – как символ вселенского поражения одной отдельно взятой жизни.

Один из стариков – пожилой седовласый татарин горевал особенно эмоционально. Упал на колени и рыдал, сняв свою старую тюбетейку. Не знаю, кто он был брату. Я его не разу не видел.

Когда гроб заколотили и стали закапывать, пришло окончательное и полное осознание необратимости произошедшего и боль переполнила горло и грудь. Наверное, для всех – это самый тяжелый момент в погребении. Мама закричала и закрыла лицо руками. Я прижал ее к себе. И у меня потекли слезы. Ольга стояла рядом и просто молчала. Где была сестра я не видел.

3

Когда все закончилось, мама с тетей поехали к себе домой, а я к себе. Ольга поехала на работу, в аптеку. Заменить ее было некому.

Я ехал в маршрутке. За окном проплывали люди, остановки, деревья. Я подумал, хорошая ему выдалась смерть. Уснуть и не проснуться – я бы тоже так хотел. Наверное, он это заслужил. А я нет. Потому что не пострадал.

4

Просунув ключ в замочную скважину, я понял, что дверь открыта. Со мной случается такое – забываю запереть. В последнее время часто. Мыслями я где-то совсем не здесь. По мере проживаемого времени нащупать реальность становится все труднее и труднее. Но в этот раз я отчетливо помнил, что я запер квартиру. Странно… Воры?

Когда я зашел в спальню, то увидел красивую длинноволосую брюнетку одетую в готичном стиле. Она курила тоненькую сигарету и дымила на стекло.

– Привет, – сказала она мне не оборачиваясь.
– Привет, – холодно ответил я. Это была моя сестра. – Как ты вошла? А главное зачем?
– Твой папа научил меня открывать любые замки без ключей. А отвечать «зачем»? Он не учил.
– Ладно, – я взял пепельницу, сел в кресло и закурил, – что тебе нужно?
– Увидеть тебя.
– Увидела? Уходи. – я глубоко затянулся и выпустил облако дыма.
– Подойди ко мне. – она что-то увлеченно рассматривала в окне. Я затушил сигарету, поднялся и подошел к ней. Она по-прежнему стояла ко мне спиной.
– Посмотри, – сказала она, – голубь умирает…

Я посмотрел в окно. Голубь прижимался к бордюру. Прохожие шли мимо, не обращая на него никакого внимания.

– Он умрет. Мир задавит его…

Таня прижалась к моей груди. Я хотел, было оттолкнуть ее, но не смог, и в ту же минуту к своему удивлению понял, что мне этого уже и не хочется.

– Он умрет, – повторила она, – раненые голуби здесь не выживают…
– Нет, – возразил я.

Парень в черном появился из ни откуда, взял голубя на руки и исчез.

– …голубь будет спасен милая. Он будет спасен.
– А мы нет, – тихо, едва слышно сказала она. В воздухе повисла пауза, нарушать которую я не спешил.
– Ненавидишь меня?

Я молчал. За окном резко стемнело. Пошел дождь.

– Я знаю, что ненавидишь. Думаешь, мне сомой не плохо оттого, что все так, и я такая?
– Думаю, ты удачно продала девственность, и тебя все устраивает, – заговорил, наконец, я. Мы по-прежнему стояли, прижавшись, друг к другу.
– Я не была девственницей. Твой папа меня изнасиловал.
– Что?

Я отодвинул ее от себя и посмотрел ей в глаза.

– Я не была девственницей Арсений, – внятно повторила она, – папа меня изнасиловал и чтобы не сдохнуть или не убить его мне просто необходимо было свалить из семьи. Подальше от всего этого. И, как понимаешь, у этой истории не могло быть хорошего конца. Кто-то должен был умереть.

Она снова прижалась ко мне. И тихо заплакала. А я не знал что сказать. К такому я был не готов. Все во мне рухнуло с головы на ноги. И я понял, насколько бессмысленна и неоправданна все эти годы была моя ненависть. И что корень ее только во мне.

– Мне пора идти, – резко переменившись, сказала она, – я уезжаю далеко и навсегда. Мы больше никогда не увидимся…

Она не врала. Мы и вправду больше никогда ее не видел.

Провожать ее я не стал. Только смотрел, как за окном мелькнула ее черная машина.

Я выпел холодной воды из под крана. Выкурил сигарету. Постоял еще немного у окна. И лег спать не дожидаясь Ольги. Опустошенный и убитый я хотел бы больше никогда не просыпаться. Что – разумеется, тщетно.

5

Отчего эти далбоебы любят повторять, что смерти нет? Когда меня только и спасает от самоубийства, то, что смерть есть. И она непременно наступит. Может быть им еще и важно то, что будет с их душою, после смерти тела? Я же такими вопросами не задаюсь. Мне куда интереснее, что станет с моим телом, после смерти души. Что оно будет есть. Как будет пахнуть. Как выглядеть. И в каком состоянии.

Все жалки. Абсолютно все. Но тот, кто жалок в одиночку, несомненно выше того, кто жалок в групповухе.

На выходе из торгового центра яркий солнечный свет ударил мне по глазам. Я зажмурился и ощутил боль в висках.

«Лечение через повешение» – гласила надпись на рекламном щите. И ниже чей-то мобильный номер. Это бы в тот момент оказалось очень кстати. Потому что в некоторые минуты, часы, дни, недели… так по особенному хочется вырваться отсюда. Из этой тугой повязки повседневности. Из засаленной жизни. Из этого мира, раздолбанного, как жопа пассивного пидара.

Люди все – банальная человеческая падаль, смысл существования которой состоит в проживании жизни как биологического процесса и размножении, не понятно зачем. Ничего более тонкого и высокого в программе этой особи не предусмотрено.

Девушка с парнем целовались в засос у фонтана. Она высасывала из него жизнь, но ему было приятно. Все это я видел множество раз, только в этот день тонило горазд сильнее.

6

О моей первой женщине.

Первой женщиной, которая прикоснулась к моему члену с половым интересом, была моя соседка Марианна. Она носила разноцветные банты и фиолетовые колготки. Мне тогда было 7, а ёй 13. Марианна отвела меня в подъезд. Дала денег. Спустила с меня штаны и стала рассматривать мою пипиську. Теребила мошонку. Раскрывала залупу. Потом вдруг приблизилась лицом в плотную, взяла мой испуганный висячок в рот и стала сосать. Нельзя сказать, что мне было противно, но и нельзя утверждать, что я испытал удовольствие, скорее – странное равнодушие тотально отстраненного от физического тела сознания. Марианна мусолила мой писюн минут 20. Потом сплюнула на лестницу. Закурила. Дала мне жвачку «Love is». Поцеловала в щеку и ушла. Больше у меня никаких связанных с ней воспоминаний не сохранилось. Где сейчас ты прекрасная девочка Мари из далекого детства?

Жвачку я подарил милой Танечке из параллельного «Б» класса. К ней я питал самые нежные и светлые чувства, которые только способен испытывать мальчик семи лет к противоположному полу. А на деньги купил пиво и нажрался в хлам, до ядерной рвоты и жгучего поноса, так, что маме пришлось даже вызвать скорую, которая увезла меня с моим первым алкогольным отравлением в отделение интенсивной терапии.

7

День не задался. Я поругался на работе с Юлей и послал нахуй одного покупателя. Юля грозилась меня уволить. Но после обстоятельного разговора с Натальей Алексеевной решили обойтись выговором. И еще я дал слово, что больше не буду так делать – посылать клиентов. Что, конечно же, было неправдой. Головная боль, проблемы со сном, постоянное раздражение, а между тем равнодушие – все, что наполняло мое сознание. Я был полон этим под завязку. Вот-вот лопну.

Когда я возвращался домой, у скамейки боролись двое алкашей. Один из них был моим соседом – спивающимся писателем неудачником. Именно он проигрывал, по причине более сильного опьянения, нежели его оппонент. Соседи кричали с балконов. Какая – женщина безуспешно пыталась их обнять. Я схватил того, что выступал против литературы, одарил мощным подзатыльником и пинком отправил восвояси.

Его товарищ – инвалид обильно украшенный наколками уголовного типа, успел огреть несколько раз костылями нарушителя покоя, когда тот пробегал рядом. Писатель же поднялся без моей помощи. Отряхнулся. Его клетчатая рубашка была разорвана и вся в крови.

– Сука, – выругался он, – новая, только сегодня одел. А к тебе я сука!- погрозил он кулаком в след уроду, – еще завтра зайду!

Он сплюнул кровь и протянул мне окровавленную ладонь.

— Спасибо друг.

Я без брезгливости пожал. Он сел на скамейку. Его друг полил ему воду из баллона, служащего запивкой к самогону. Он умылся и стал увлеченно рассказывать о своих снах, будто это не ему пару минут назад разбили в кровь всю морду. Будто это не он участвовал в цирке, которую наблюдал весь двор.

– Ад – это весело, – засмеялся он и отхлебнул из стеклянной бутылки самогон.
– Эх, Рома Рома….- вздохнул я и пошел домой.

Однажды я спросил его, зачем ты пишешь? Что ты хочешь этим изменить? Он ответил мне:

– В своей прозе я показываю, что женщины – это животные. И что мужчины – это животные. И человек как вид- всего лишь скотина. И по всюду предательство, низость и скотство. И смерть, как единственное избавление от ада земной жизни. Я и своей жизнью показываю все это, – улыбнулся он. – Ведь кому-то надо взять на себя самое тяжелое.

Больше я его ни о чем не спрашивал. Он был глубоко прав, и глубоко неправ одновременно. Это было очевидно.

8

Дома Ольга встретила меня великолепным отсосом прямо на пороге квартиры. Просто до боли. До изнеможения. Она сосала самозабвенно, захлебываясь и причмокивая. Временами слезая ртом с члена, при этом из ее горла до головки тянулась длинная ниточка слюны, чтобы отдышаться и снова продолжить гонку. Казалось, она вытягивает из меня душу, но таковой у меня нет, поэтому выходила всего лишь сперма. Я подумал – сколько женщине нужно пересосать хуев, что умереть? А сколько наркоману вколоть игл, чтобы сдохнуть? Странная аналогия скажете вы. Но в ней есть истина. Мир построенный только на получении удовольствий. Все мы живем, чтобы получить удовольствие. Люди заводят крепкие и хорошие семьи и плодят детей, чтобы получить удовольствие. Удовольствие мысли – иллюзии, что он типа не конечен, раз его род продолжается. А я смотрю на все с высоты отсоса, и смеюсь. Может я вон та мертвая собака на дороге, а может тот погибающий от проказы бомж. А может я алкоголик, который просить у тебя добавить ему на фанфурик или олигарх жрущий и ебущий юную девочку. С тем чтобы порвать ей целку. С тем чтобы быть первым. Я все это здесь и сразу. И я это ненавижу.

Ольга закончила и мне стало еще тоскливее и печальней. Потом мы покушали. Попили чай. Кайра немного согрела меня своим приятным мурлыканием. За окном стоял август месяц. Осень уже подбиралась. И желтые листья. И холод. А в это время я становлюсь особенно потерянным и безнадежным. Предчувствие зимы видимо. И хочется улететь отсюда куда нибудь далеко-далеко как, Маленький Принц…

Я искупался. Полистал Ремарка «Триумфальную арку». Хорошо у него там про мечты и конец всего. Я даже плакал, когда Равик прощался с Жоан. Каждый на своем языке, и каждый как будто слышал друг друга несмотря на то. Но вот только по всем понятиям главная героиня этой красивой и романтичной истории шлюха. При чем конченная. Как оно впрочем, всегда и бывает.

Я отбросил книгу.

– Полижи мне, – внезапно сказала Ольга. Я спустился по ней вниз. Немного полизал ее замечательную мокренькую, восхитительно волосатенькую пизденку.
– Перевернись, – сказал затем ей я. Она перевернулась. Я продел под нее руку и засунул два пальца и стал активно лизать ее сладкие восхитительные ягодицы. Потом мы переместились, самое любимое у нее и меня, в позу 69. Пососали друг другу. Потерлись. Постонали. Больше она. Я обычно молчу.

Все закончилось банально. Я оттрахал ее раком. Мы пару раз кончили. Она сглотнула остатки и я крепко уснул, отвернувшись к холодной стенке.

9

Тем летом 2012-го я, случайно наткнулся на документальный фильм «Земляне» режиссера Шона Монсона. На странице писателя Кирилла Рябова(Сжигатель Трупов)в контакте. Из увиденного я сделал одно важное и ровно столько же банальное заключение, к коему приходили, думаю, все адекватные умы во все времена – человечество должно умереть. Его не должно существовать. Только тогда на земле не будет не зла. Страданий. Боли.

Еще 2012 год запомнился мне тем, что Путин возглавил стаю аистов, а Паук ломился в мэры Химок. И это было действительно весело. А еще Федор Емельяненко, помнится мне, с экрана телевизора призывал нас голосовать за единую Россию, после чего мое огромное уважение к этому великому человеку как-то безвозвратно поугасло. И это было действительно печально.

Но были и более серьезные вещи. У нас в подъезде жил полу-бич Юрка. Полу-бич потому что квартира у него была, но он нихера не работал, соответственно ни за что не платил. Ел то, что ему дадут соседи. Мы с Ольгой тоже нередко собирали ему узелок и вешали на дверь.

Когда-то его брат ныне владелец заводов и пароходов сильно проигрался в карты, и Юрке пришлось отдать свою квартиру, чтобы тот смог выплатить долг и его не убили. А сам – Юрка переехал жить в родителям. Жена к тому времени его уже бросила, потому что он пил. Постепенно, год за годом он опускался все ниже и ниже. Нахождение на иждивении родителей позволило ему продержаться в более ли менее божеском виде добрый десяток лет, при том, что бухал он постоянно. Но со временем, как это всегда бывает, люди умирают. И сперва, умерла его мать. А двумя годами позже умер отец. На выходе из троллейбуса, он, будучи в сильном алкогольном опьянении споткнулся и упал ударившись затылком о бордюр. В результате перелом основания черепа и смерть, не приходя в сознание. И тут Юре стало совсем туго. Если по началу брат приносил ему какую-то еду и давал какие-то небольшие деньги, то со временем, поняв, что так Юрка проживет гораздо дольше, перестал привозить ему еду и давать копейки. Но и тут Юрка не пропал. Вначале он клянчил у соседей еду, они ругались и давали сухарик, а потом привыкли и сами стали ему нести остатки. Загадочная русская душа – сначала пизды даст, а потом пожалеет и поможет.

У Юры часто ночевали бичи и просто местные алкаши. Устраивались попойки и поебки дешевой бляди. Все это разумеется не нравилось соседям. Нам с Ольгой было все равно. Мы живем на шестом этаже. Он на первом. Весь день мы на работе. Нас это практически никак не касалось. Но соседей по площадке напрягало, и они вызывали милицию, вся бичевая тусовка огребала пиздюлей, кого-то забирали на сутки и на время образовывалось спокойствие.

Время шло. Изредка с бутылкой вискаря, которую он, полагаю выпивал в одного, к Юре наведывался брат, с тем, чтобы узнать не умер ли он еще, и если нет, то как далеко до его смерти. В общем, время шло, а Юрка никак не хотел умирать, ну просто нарочно жил, на зло всему.

Однажды, еще при живом отце, у Юрки под новый год случилась «белка». Дико так пришпорило его. Он поднялся к нам и сказал, что ездил к брату и там они, – вся его семья, насмотревшись сериала «Мастер и Маргарита» сошли с ума, дверь открыть не могут и мычат. Потом он позвал меня к себе, мотивируя это тем, что хочет мне показать, что к нему пришла Маргарита и кот. И их надо прогнать. Я уверил его, что приду, но позже, и закрыл дверь. В итоге, к 12 часам ночи, в конец охуев, Юра выломал раковину у себя на кухне, выбросил ее в окно и выпрыгнул сам. Сломал обе ноги. И пол года пролежал в гипсе. После чего встал на ноги и успешно вернулся к своему прежнему образу жизни. Так прошел год, два три….пять. И все уже давно свыклись с едким запахом дерьма смешанным с чем-то еще, кислым и горьким, на площадке. И Юрик стал уже неотъемлемой частью гиблой и бессмысленной картины провинциального двора. Руку ему конечно никто не подавал, так как боялись заразиться, или же просто из-за брезгливости. Мылся то он редко. Частенько справлял нужду прямо в штаны. Ну и, выглядел соответствующе.

Собственно Юра ничего плохого никому не делал, кроме того, что вонял. И хорошего тоже не делал. Не минуса не плюса в его существовании.

Когда я узнал, что его нашли мертвого в канаве, то не особенно удивился. Можно даже сказать никаких эмоций по этому поводу не испытал.

Его лицо было превращено в фарш. Левый глаз отсутствовал. Множественные переломы костей… А брат его оперативно съебался в длительную командировку, что в свою очередь наводит на определенные размышления и выводы…

Но сейчас я не об этом. А о том, что задумался я над этим только год спустя. Мне только сейчас почему-то стало горько и по-настоящему жалко Юрку. Что чувствовал он умирая? И о чем думал?

10

Прошел месяц. Деревья облетели. Стало рано темнеть. Сырость. Холод. Мне предложили ехать в командировку. Но с одним условием – я не буду знать, куда я еду. Пойму я это, только тогда, когда уже доберусь до пункта назначения. Я не раздумывая согласился. Мне выдали билет на поезд. От черной сумки – подарок администрации, я отказался. У меня есть своя.

Ольга была расстроена. Мы сидели на кухне. На окне в вазе стояла засохшая роза. Я курил и читал. Пушистая красавица Кайра сидела у меня на коленях. Ольга напряженно молчала. Как и всегда я не обращал на это никакого внимания.

– У тебя красивая женщина, которая любит тебя. Тебе с ней хорошо.
– Хорошо, – хмыкнул я. – откуда роза?
– Подарил один наркоман, который всегда покупает таблетки и шприцы у нас в аптеке. Он милый и такой несчастный.
– Пусть сдохнет, – выплюнул я.
– Почему ты такой? Холодный! Сухой! Мертвый! У тебя же есть Я!

Я пожал плечами и сказал:

– Возможно, это не все, что нужно человеку.
– А что еще?!
– Не знаю, – ответил я. – Но женщина, это точно не все.
– Тебе книги дороже людей! – крикнула она.
– Они их лучше.
– Чего ты хочешь?!
– Отсоси.

Ольга оделась. Что-то крикнула мне. Что именно я не разобрал. Хлопнула дверью и ушла. Вероятно к маме. Или к подруге. Я не стал догонять и возвращать ее. И звонить тоже не стал. Все равно все в скорее вернется на свои места. Без моего участия.

Я взял засохшую розу. Остервенело, со злостью изорвал ее на куски, оцарапавшись о шипы. Выбросил в окно. Легче мне не стало. Но я чувствовал себя правым.

11

На вокзале было довольно тихо. Ходили два мента. Пожилая женщина. Трое молодых юношей. Они о чем-то спорили. Не по-русски. Но я понял, что один требует у другого мобильник, так как, вероятно он у него его украл. Это было глупо и не интересно. Мы с Ольгой сидели прямо у комнаты, откуда вышли милиционеры. Потом нам стало неприятно, и мы переместились в самую глубь помещения. Ольга уселась на меня так, что в этом положении вид ее очаровательной задницы мог бы и у мертвого поднять хуй. Каменный пол. Неяркий свет. Чья – то оставленная бутылка минералки на соседнем месте. Какой-то мужик подошел к ларьку взять сока и сигарет.

– Он с моим отцом работает, – сказала Ольга, – я его видела, как-то. Он приезжал с ним.

Я ничего не ответил. Мне было приятно, что на мне сидит такая красавица. И она вся моя. Красивая собственность. Но все – таки, мысли мои в основном своем количестве блуждали где – то далеко. Не здесь.

Два парня гопнического типа и невзрачная девушка сели не поодаль от нас. Они таращились на Олину задницу. Сморкались. Хихикали. И снова таращились. Мне это не нравилось.

– Уебки! – прошипел я.
– Перестань, – сказала Ольга.

Женский голос откуда-то сверху предупредил, что через пятнадцать минут подъезжает мой поезд. Мы встали и не спеша направились к выходу.

– Молодые люди, вы воду забыли, – сказал нам в след, тупо хихикая один из них гопарей.
– Себе оставь, – не оборачиваясь, ответил я.

Здоровый старик обнимал солдата. Оба они были навеселе. Три женщины. Видимо мама и ее сестры. Все они обнимались. Ольга крепко прижалась ко мне и поцеловала.

– Я люблю тебя, – сказала она.
– Ай-лавью! – крикнул солдат.

Я улыбнулся ему и показал фак из-за Олиной спины. Обычно я так никогда не делаю. Не в смысле улыбаюсь, а жест из сжатого кулака и выпущенного среднего пальца. Но тут решил поступить именно так. Солдат засмеялся. Махнул рукой и сказал:

– Все равно айлавью!
– Ты не любишь меня? – спросила Ольга.
– Люблю, но не так, как ты этого хочешь. Для меня это по-другому…
– У меня никого кроме тебя не было. Я тебя очень люблю, – прошептала она. Это звучало так красиво и проникновенно. И главное – это было правдой.
– Спасибо, – ответил я. – До свидания. Мне пора.

Мы расцепили объятья. Я показал билет проводнице и проследовал в поезд. В маленькое окошко я видел удаляющееся стройную женскую фигуру, которая махала мне рукой. Я махал ей в ответ. Мне казалось, что все это происходит не со мной. Это другой мужчина спит с другой женщиной, и прощается сейчас с нею. Они расстаются, надолго или навсегда, а я или он едет в неизвестное.

Я прошел на свое место в плацкарте. Оно было под номером 112. Закинул наверх сумку. Расстелил постель и улегся. Я к удивлению своему, только сейчас заметил, что со мной поблизости нет никого, кроме мальчика, сидящего у окна и случающего музыку через наушники из плеера. Он сидел напротив меня и равнодушно взирал на проплывающий пейзаж. Но и он вскоре куда-то подевался. Я закрыл глаза и попытался уснуть. В голове мелькали огни. Вспышки. Чужие люди. Объятия. Тени….голоса…

Через минуту другую я почувствовал сильный толчок. Поезд затрясло…. И еще толчок…

VI

1

Он поднимал цемент на четвертый этаж, а когда спускался за очередным мешком напевал «….а хуже всего емуууу зеленому слоникууу…». А потом разводил и мешал раствор бетономешалкой в жестяном бочонке все с теми же словами. И перед глазами его проплывала вся его жизнь, пустая, глупая, бесплодная и такая же невзрачная, как эта смесь из воды и цемента. А потом женщины кричали: «Денис!Раствор!» и он наполнял ведра и разносил всем нуждающимся, пытаясь ни о чем не думать, кроме того, что он делает. Так прошла неделя и он, как всегда бывало с ним на каждом новом месте, уже начинал привыкать к мысли, что ТАК пройдет вся его жизнь.

И каждый новый день время никак не хотело идти быстро, тянулось бесконечно, и казалось, конец рабочего дня никогда не наступит. Мучительные тупые минуты забитые неинтересным чуждым делом. От всего этого хотелось спать спать и спать, хоть и выспался он сверх нормы.

Он сел на мешок с цементом. Стянул перчатки. Достал мобильник. Посмотрел время. До обеда оставался еще час. Раствор разнес всем штукатурщицам. Все заняты работой. Никто не смотрит. Можно посидеть минут десять спокойно и ничего не делать. Можно даже написать стихи. Или спеть песенку. Или почитать. Но читать было нечего, да и запрещено по регламенту. Вид дымящихся ржавых труб. Шум. Запах газа. Все это угнетало его и без того истощенное мещанским существованием сознание.

– Нарисуй для себя на моем месте пустоту и увидишь, что для тебя ничего не измениться, – сказал ему мешок с цементом.
– Ты всю жизнь проведешь с нами, – фыркнул жестяной бочонок.
– А твою любимую сейчас ебет ее новый муж. Она выбрала его, потому что он настоящий мужик, на него можно положиться и с ним можно создать семью. Она заглатывает его елду в рот, и мусолит ее с наслаждением, лижет, сосет и глотает в конце сперму. Так же как это было с тобой…
– А ну молчать суки! Разговорчики в строю! – резко присек он. Нервно встал. Взял мешок с цементом. Разорвал его. Высыпал в бочонок. Добавил воды и принялся размешивать миксером.

2

В заводской столовой пахло прогорклым жиром и хлоркой. Стоял гомон. Шумели посудой. Он взял рассольник, мятую картошку с котлетой, компот и два кусочка хлеба. Съел рассольник, отхлебнул компот и ушел. На выходе у него сильно схватило сердце. Он остановился. Сделал пару глубоких вдохов. Подождал. Сердце опустило. Он поднял глаза в небо. Синее и бескрайнее оно ни о чем ему не говорило. Только навевало еще большую тоску.

– Вам плохо? – обратился к нему женский голос. Он обернулся. Красивая смуглая девушка в белом халате. Заводская медсестра.
– Нет, – ответил он, – мне нормально. Спасибо Вам.

Он устало улыбнулся ей и ушел ничего больше не сказав.

3

По дороге домой ему на глаза попалась женщина, которая продавала живых карасей. Денис подошел к ней. Спросил почем?

– 60 рублей, – ответила она.

Денис протянул ей сторублевую купюру и она взвесила в полиэтиленовый мешке три барахтающихся рыбины. Отсчитала сдачу.

Дома Денис вывалил их в таз и налил воды. Рыбки ожили и стали уныло работать плавниками, натыкаясь друг на друга. Он посмотрел на них с сожалением.

– Простите, – сказал он, – но сегодня вас придется съесть.

И так больно и тяжело ему стало, когда пришлось разделывать их. Они барахтались. И даже когда он вынул из них все внутренности их жабры продолжали подниматься, от чего Денису стало совсем гнусно. Он с удивлением заметил, что раньше он этого не чувствовал, а теперь даже самую маленькую букашку ему мучительно тяжело убить.

Он проработал еще пол месяца и уволился. Потом две недели пил. А потом устроился на новое место. Проработал там месяц и тоже уволился. Началась пора скитаний.

4

Прошли долгие дни, недели и месяцы…

Истощенный долгим пьянством, голодом и бродяжничеством он обнаружил себя на наркоманском притоне. Среди компании людей, которые у нормального человека не могут не вызвать тошноту и омерзение. Пахло серной кислотой и еще чем-то мазью Вишневского…Повсюду валялось старое тряпье. На кухне варили «крокодил», а он ждал. Один из обителей пещеры увлеченно смотрел «Дом -2». Другие, двое – его товарищ Шура, который его сюда и привел, и в котором он был уверен, говорили о предстоящих сроках, которые им видимо, придется отсидеть. Четвертый напряженно тряс пластиковую бутылку с жидкостью…

– Только костей человеческих и черепов не хватает, – подумал Денис. – И костра. Можно было развести прямо здесь.

К тому времени выглядел он как полное говно. Сальные длинные волосы. Недельная щетина. Худой, бледный, ослабевший, с неустанно дико колотящимся сердцем и безумными глазами. Временами совсем как зомби слонялся он по городу не зная зачем и куда он идет. Не находя собственно ничего, что могло бы ему помочь. Ну просто потому что на этих улицах, в этом городе, на этой планете, в этом измерении этого не было и быть не могло.

5

Записи в дневнике:

18 ноября 2011 г.

11:07. Только пришел. Ходил по поводу работы грузчика. Зарплата 8 т.р. Отсканировали паспорт и трудовую с двумя неделями работы. Сказали перезвонят на следующей недели. Надеюсь.

Курю третью сигарету. Болят зубы.

Тот, кто отдает, всегда имеет больше – чем тот, кто получает.

Дарк не позиционировал себя, как последнего героя из Цоевской песни. Он просто им был.

11:12. Вспомнил твою фразу: «Я любила тебя». Разъясняю. У любви нет прошедшего времени – это раз. Ты шлюха – это два. И как следствие ты не способна любить – это три.

Вчера перед сном написал рассказ. Буду его дорабатывать.

19 декабря.03-05

Всегда забываю сейчас 2010 или 2011 год? Такой у меня образ жизни. И если мне не изменяет память, а она мне, как и моя любимая женщина, которую я давно потерял, изменяет постоянно, то я начал сочинять этот текст еще будучи в душе. А в прочем, откинем эту лажу. Лажа хороша, когда ты счастлив. Когда ты несчастен – необходима гениальность.

Вот кто-то сейчас говорит мне, чтобы я не курил. Или хотя бы курил поменьше. Но как же я не буду курить, если – это единственная приемлемая для меня форма существования в данном мире? Я говорю в «данном», потому что я не исключаю существования других, куда более тонких и совершенных. Но мне абсолютно не нужных. Поскольку пока я здесь, я могу существовать только здесь. А когда меня не станет, я хотел бы, чтобы меня не стало полностью. Конечность – вот моя цель. Задача, труднее, чем кажется на первый взгляд. Особенно учитывая, что на днях, после недельного запоя у меня поехал шифер. Мне казалось, что все вокруг хотят меня убить. И в связи с этим, я едва не выпрыгнул в окно. И завтра я собираюсь идти в наркодиспансер, с тем, чтобы меня закодировали на год от употребления алкоголя. Вот такой вот благородный жест с моей стороны по отношению к окружающим и собственному организму. Да, я не лишен благородства(читай первый абзац).

Пить мне теперь нельзя. Слава богу. Значит, много места освободиться для благоразумия и эпизодических употреблений тяжелых наркотиков. Всегда хотел жить так, но алкоголь, в связи с его крайне легкой доступностью постоянно вытеснял и первое и второе. Особенно первое.

Вот романтика. Пезда – это очень романтично. Но только пезда чистая, девственная. Пезда – пока еще нетронутой девушки. А это, как известно, как мед – если он есть, то его ту – же нет. Чистая, не испачканная, пока еще не оскверненная влажными жирными хуями пезда – недостижимый идеал. А знаете почему? А потому что этот мир состоит из безумия. Безумие заставляет нас жить дальше. Безумие заставляет нас любить и трахать чужую женщину. Безумие заставляет нас не сойти с ума окончательно. Безумие заставляет нас преодолевать бессмыслие. Я лично на этом только и продержался. А счастье….Счастье – это как повмазываться дерьмом. Вначале кайфанул. Совсем не долго. А потом начинает всякая хуйня по телу вылизать. Болячки. Язвочки. И все болит. И не проходит. И хорошо если еще игла была не вечевая и не гепатитная.

14 февраля. Вторник. Ночь. Вышел из очередного запоя. Возобновляю записи.

Говорят что сегодня праздник. День всех влюбленных. Я этого не знал. И вообще никогда этого праздника не замечал и не чувствовал. Какой-то тухлостью и лживостью все это отдает. А ныне он мне и вовсе противен как-то по особенному. А от женщин меня духовно тошнит. И от мужчин тоже. И вообще эта планета не пригодна для моего существования.

16 февраля 2012 года. 19:18

Зачем я горю? Зачем я живу? Зачем схожу с ума? Зачем разлагаю свою душу? Зачем опошлил все что любил? Все что хорошего было во мне мной.

Я знаю, что такое предательство и преданность. И я сам предатель и преданный одновременно. Но я хочу узнать, что чувствует человек, который глядя в глаза клянется: « Я никогда тебя не брошу. Я люблю тебя сегодня и навсегда». А на завтра все это с легкость предает, и с теми же глазами смотрит и говорит о любви уже совсем другому человеку. Я хочу узнать, что творится в этот момент в его голове и душе. Что он чувствует. Я хочу это знать. Чтобы написать об этом роман. Целую книгу. Целое искусство.

6

Дезоморфин был готов. Все вытянули по шприцу из чашки. Укололись. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Было хорошо и спокойно. Даже немного весело. Денис пошел в ванную чтобы вымыть руку. Один и нарков стал звонить по мобильному. Договариваться о встрече с девушкой. Денис вымыл руку. Вышел из ванной. Закурил на входе в кухню. Расслабился. И тут совершенно неожиданно, как гром средь ясна неба в квартиру ворвались здоровенные парни. Положили всех мордой вниз и начали беспорядочно избивать. То что это было ГНК Денис понял не сразу, но как только понял, то тут же понял и другое – что их просто напросто подставили. Когда избиение было приостановлено. И всем можно было подняться. Стал решаться вопрос, кому брать все на себя. И кому мотать срок. И поскольку несудимым из всех был только Денис все стали валить на него. Денис даже не сразу смог осознать в какую жопу он попал. И уже чуть было не взял все на себя. Но что-то там наверху в небесной канцелярии щелкнуло и он попросил оставить его наедине, с одни из гнкашников, глаза которого, единственного из всех были для него человеческими.

– Вот скажи мне честно, – начал Денис, – я вижу ты нормальный парень. Они все на меня валят?

– Да, – ответил нормальный парень.
– И что мне будет, если я соглашусь?
– Мы сделаем так, как будто поймали тебя на улице с дозой.
– А если я не соглашусь мне максимум 15 суток за употребление?
– Да улыбнулся парень. Но я непростой гнкашник. Я ангел. Я забираю не всех. И сегодня не твой день для новых проблем.

Стена комнаты раздвинулась и ослепительно яркий свет озарил помещение. Денис стал терять сознание и улетать в глубину этого света пока не исчез в нем полностью.

– Но в следующий раз попадешься. Посажу! – крикнул ему в след ангел.

7

Пришел в сознание он у себя дома, на обоссанном матрасе, совсем истощенный и ослабевший. Привычная боль и тяжесть в правом подреберье. Давно уже стала нормой. Он не знал, сколько он пролежал так. Знал только, что вставать ему совсем не хочется, а хочется пролежать так в забытье неделю, месяц, год, всю жизнь. Но это была слишком легкая расплата за форму человека, в которую он был помещен.

Прошли сутки. Кто-то неведомый и прекрасный приносил Денису воду – его единственную пищу в такие моменты. И тазик, чтобы он мог опорожнить мочевой пузырь. Из-за истощения и интоксикации он не мог ходить. Видел кошмары. И всякий раз, как он закрывал глаза, они повторялись, и в них некто ужасный и без лица снова и снова хотел убить его. Поглотить. Сердце его устраивало дикую гонку, дыхание перехватывало и казалось – грудная клетка вот-вот взорвется.

Наконец на третье утро он смог подняться. Подошел к зеркалу. Личность узнавалась едва. Высушенное, темное изнеможенное лицо. Лицо полнейшего мудака с тупыми глазами. Он сходил и с трудом помочился ядовито серой мочой. После тут же попил воды и крана.

В дверь постучались. Он открыл. Это был Сергей.

– Хуево выглядишь, – сказал с порога тот. Они прошли в комнату и сраженный волной слабости Денис рухнул на матрац.
– Мда, братишка, что-то ты потерялся, – не скрывая сожаления сказал Сергей.
– Совсем плохо выгляжу? – спросил зачем-то Денис.
– Как наркоман конченный. И воняешь. У тебя не гепатит?
– Нет. Все нормально. Так и должно быть, – улыбнулся Денис. – Меня недавно подставили.
– Не удивительно. И чем все закончилось.
– Я бы рассказал. Но ты никогда мне не поверишь. Поэтому я промолчу.
– Можешь поешь? – предложил Сергей. – У тебя что нибудь в холодильнике есть?
– Я не могу ничего есть, я бы кофе выпил сладкого.

Сергей сходил на кухню. Поставил чайник. Заварил кофе и принес Денису. Тот с удовольствием выпил, с трудом удерживая чашку трясущимися руками.

– Я вечером зайду. Может курнем? – спросил Сергей.
– Заходи, но я курить не буду. Нужно отойти.

8

Вечер того же дня.

– Сегодня Алинку видел. Она так обняла меня при жене и спросила, как дела. Вальяжно так. А жена смотрит.
– И че она?
– По-прежнему вмазывается.
– Чем?
– Крокодилом.
– И жива.
– Да, я у нее спросил, Алин, у тебя ничего не болит? Вот я в сто раз меньше тебя вмазывался и то там то здесь побаливает.
– А она же еще малолеткой вмазывалась. Хахаха.
– Да, с 16 лет. И тогда же родила.
– А сейчас ей сколько?
– Года 22.
– ахахаха. Охуеть. А выглядит как?
– И выглядеть нормально.
– хм…
– А пацан с которым она жила…
– Это, от которого она родила. Которого тогда, когда заходили, чтобы она нас вмазала видели?.
– Да, он. Он недавно умер. Нормальный пацан был, без дешевых пантов. Я его еще задолго до того, как он вмазываться начал знал.
– А дочку в приют забрали?
– Нет, с ней осталась.
– А на что она ее кормит?
– Ей мать помогает. Ну и его родители.
– А я сегодня понял, что открыл в себе портал в собственную смерть. Причем уже очень давно.
– Охуенный ганж?хехехе
– Да, хахаха. Матерая штука. Вся благодать нам от природы идет. хахахахахах!
– Да, от природы – это природы. Хахахаха
– У меня волосы седые стали появляться. Называй меня теперь Седовласый. Я отец Будды и Иисуса.
– А как ты их рожал?
– Высрал! Хахахаха
– Ахахахаха
– Саню Санитара помнишь?
– Да, че он?
– У него в деревне есть какая – то бабка знахарка. Он к ней обратился, мол жизнь не клеится. Она ему что-то нам наколдовала и видимо решила посмеяться, сказала, чтобы он теперь был Ильей, только тогда у него все заебись будет.
– И че он так Ильей и ходил?
– Да!
– Ахахаха. Вот далбоеб!
– Ну он в Уфе жил, там не знают, что он Саша и он всем представлялся, как Илья. Пол года Ильей проходил, потом опять в Сашу переделался.
– Аахахахаха
– Хехехехе.
– Я ему хотел объяснить, что может быть не в Илье дело, а в том, что он просто далбоеб. Но боюсь обидеть.
– А сам он никогда этого не поймет!
– Да! Хахааххаха.
– Так ведь из этого следует, что у меня дело, наверное, не в Седовласым. хахаха
– Ну ты то это понимаешь, а он нет! хахахах
– Давай съездим конапли наберем мешками. Там она просто так растет. Такие кусты. Тебе на год хватит. Хоть бухать перестанешь. Нахуй тебе бухать, если под рукой нормальный ганж и кури его сколько хочешь? А за это время может в себя придешь. На работу устроишься. Восстановишься в институте.
– Это хорошо, но я психоделиков хочу, которых еще не пробывал.
– Да хуйня все это. Лучше ганжа и мака ничего нету.
– У нас и мака нету.
– Да, окружающая нас действительность, конечно – же не является доминантной для нас, то есть нашего «Я», но она является доминантной для нашего тела.
– В моем случае она и для моего «Я», является доминантной.
– Вот! И сформулировано, в чем отличие двух типов людей. Для одних доминантной является внешняя реальность, то есть физическая, для других внутренняя, то есть духовная.
– Айда еще покурим?

Забивает булик.

– Айда.

Курят……..вдыхают….держат в себе…………………………………………………..

– Была у меня мысль написать повесть именно о дешевых наркотиках. О «Крокодиле», от которого и мы могли бы умереть. Но ведь мы чуть умнее. Чуть умнее. Мы перестали эту хуйню употреблять. И я на самом деле, я должен быть тебе очень благодарен, ведь ты не бросал меня. А еще, меня всегда поражало, с какой нежностью и заботой ты ко мне относился, при том что ко всем остальным ты относился с поразительной жестокостью.
– Ну, я к тебе хуже относиться стал, ты не замечал? Ты же совсем опустился. Спился совсем…
– Нет, не замечал, ни первого ни второго.
– Хахахаха!
– Как твой роман?
– Пишу потихоньку. А еще мне снился кошмарный сон, и ты – кстати, как раз в момент, когда я пишу все это зашел ко мне! ахахахаха. Я так им и напишу. Они охуеют!! Именно в этот момент пришел мой сын к отцу с гостинцами!
– Че прям сейчас писал?
– Ага. Мне нравится быть наркоманом. А тебе?
– Очень!
– Дай перекрещу.

9

Денис ждал своей очереди. Нервный и утомленный. Его всегда напрягало ожидание. Рядом сидел старик благородного вида, похожий на Ирвина Уэлша. Он уже минут десять пялился на Дениса.

– Ну что? ! – не выдержал наконец он.

– А вы знаете, – спокойным тоном начал он, – Марина Цветаева написала очень трогательное и пропитанное чистотой письмо Василию Васильевичу Розанову, о том, как сильно и истинно любит своего мужа, а после закрутила бурный роман с Софьей Парнок…

Вот так дела, подумал Денис. Это что еще за шуточки. Но не растерялся и объяснил свою позицию:

– Да для меня все эти би-сексуалы, би-сексуальки в истории ли или же в настоящее время просто отвратительные пидоры и лесбиянки. Высокопоставленная погань и мразь. Да-да, я имею право так говорить, потому что в половом плане абсолютно нормален. Если я нормаьный мужик, я живу с женщиной. Ебу ее. Или не живу и не ебу. Но в любом случае, не имею никакого желания трахать в рот и в попу мужика. Напротив – испытываю к этому огромное отвращение. А все эти…туда – сюда… и так и эдак…Нет. Мразь конченная. Что бы не говорили. Фу! Мерзятина!
– Не толерантно заключил, – Ирвин Уэлш.
– Как уж есть, – хмыкнул Денис.
– Все-таки в жизни, нет ничего важнее жизни, – заключил старик.
– Совсем нет, – возразил Денис.
– Да? – удивился Ирвин, – И что же?
– Ну, например Любовь, – спокойно ответил Денис.

Тут подошла его очередь и пришлось прервать разговор.

10

– Молодой человек, – серьезно обратилась врач.
– Да? – ответил Денис.
– Вы пожить еще хотите?
– В каком смысле?
– В прямом. Вам жить осталось пол года. А если продолжите пить и употреблять наркотики то гораздо меньше. У вас церроз.
– Правда? Я и не догадывался.
– Если бы вы раньше обратились к врачу, процесс можно было обратить. А теперь…Но в любом случае нужно соблюдать диету. Алкоголь нельзя. Жирное и жареное тоже. Высокие физические нагрузки..
– Мне плевать, – прервал он. Молча поднялся и ушел.

11

На улице он достал сигарету. То была последняя. Он смял пачку, бросил в урну и закурил. Посмотрел в небо. Голубое и светлое, с огромными облаками, теперь оно говорило ему о многом. Он широко улыбнулся и засмеялся, припомнив что-то счастливое. Затем достал телефон. Набрал номер из случайно появившихся в его голове цифр. Ответил красивый женский голос. Совершенно чужой, и между тем, такой родной и нужный.

– Здравствуй, – весело ответил он.
– Ты? Как ты узнал мой номер?? Не звони мне! Я давно…
– Стой, – прервал он. – Не говори ничего. Просто послушай. ТЫ СТОИШЬ ТОГО, ЧТОБЫ РАДИ ТЕБЯ РАЗРУШИТЬ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ.

На этом он отключил мобильный. Сделал последнюю затяжку. Выбросил бычек и разбил телефон об асфальт.

12

Придя домой, он первым делом принял ванну. Хорошенько вымылся. Уложил феном волосы. Подровнял и без того ровные ногти пилочкой. Надел чистые джинсы. Рубашку. Обул кеды. Покормил свою черную кошку. Попил крепкого чая. Затем, он включил компьютер. Нашел там папку «Танец расправленных крыльев (недописанный роман)». Удалил ее. Потом достал банку Баклосана из ящика стола. Пошел на кухню. Одним махом высыпал себе в рот всю баночку, запив водой. Затем вышел на балкон. Выкурил сигарету. Постоял немного. Посмотрел вниз. И прыгнул с 8 этажа.

Последняя запись в дневнике:

Ты зажигала тысячи шлюх в моем сердце.

Ты открывала бордель в моей душе.

VII

1

Очнулся я в зале ожидания ЖД вокзала. Я сидел на том же месте, где мы с Ольгой сидели перед моим отъездом. Вокруг никого не было. И не единого звука. Полная тишина. Я огляделся. Моя черная сумка куда-то подевалась.

Я встал и направился к выходу. Что произошло непонятно. Просто светло и удивительно тихо. Ни единого звука. Ни солнца. Ни слабого ветерка. Ни звука шагов. Даже облака не плыли по небу, а стояли на месте. Так что утро это или день понять было нельзя. Мне хотелось пить. Я пошел к ближайшему киоску в надежде купить минералки или сока. Но он был закрыт. И соседний тоже. Я сел у остановки. Не мог же целый город разом вымереть? Если бы и так, то должны были остаться трупы, но их я не наблюдал. Просто ни одного живого существа. Ни единого. И эта уже начинающая давить гробовая тишина.

– Что за хуйня!!! – крикнул я во весь голос. Никто не отвечал. Тогда я достал телефон, чтобы позвонить Ольге. Но он не работал. Я вытащил батарейку. Потом опять поставил. Не помогало. Железяка была мертва. Хм… Надо идти, подумал я. И что бы меня не ожидало впереди, будь то ужасное или же светлое – то в любом случае будет лучше, чем просто сидеть на месте. Я встал и пошел. На первом же перекрестке мое внимание привлек Иисус на рекламном щите. Над ним не было нимба и он показывал фак. А надпись гласила: « Он не Твой Отец…». Мне захотелось покурить, но сигарет при мне не оказалось. Я двинулся дальше. Миновал несколько остановок и никого не встретил. Наконец дошел до торгового центра, где я работаю. Двери были открыты. Я вошел внутрь. Эскалатор не работал. Я поднялся пешком на третий этаж. Вошел в свой отдел. Нашел там бутылку воды и напился. Присел, чтобы отдохнуть. И тут понял, что ноги мои очень устали, будто я прошел не несколько остановок, а многие – многие километры тяжелого извилистого пути. Все это было довольно странным, поскольку я был привычен к длительным прогулкам и пару остановок ходьбы не могли так утомить меня. Я сделал еще пару глотков из бутылки. Вода закончилась. Меня тяготило отсутствие людей. Я не очень радуюсь их присутствию. Но в данном случае то, что в округе никого живого, как в прочем и мертвого – явно говорило о чем-то не здоровом и навевало странное чувство вселенской обреченности. Я вспомнил о рыжей девушке, работающей на первом этаже. Может быть она еще там?

Я быстро спустился на первый этаж. Подбежал к стеклянным раздвижным дверям. Они были закрыты, но не на ключ, так что открыть их не составило труда. Никого не было. На красной стене, прямо над кассой надпись, написанная огромными черными буквами: « …НО ЭТО НЕ КОНЕЦ СВЕТА…». Иисус не твой отец, но это не конец света – сложил я два предложения. А может быть – это конец света, но Иисус не твой отец? Но при – чем тут Иисус, если наступил конец света? Но если наступил конец света, то он наверняка не отец… Хрень какая-то.

Голова стала раздуваться и пульсировать. Я чувствовал, что подброшенную мне головоломку я разгадываю неправильно. Запутался.

Я вышел из отдела. Аккуратно задвинул за собой двери. Зашел в супермаркет на этом же этаже. Взял с прилавков две бутылки воды, орешки и пару пачек сигарет. Положил все это в пакет. И пошел к выходу. Сел у неработающего фонтана. Закурил. Открыл орешки. Немного утолил голод. Запил водой из бутылки и разлегся на мраморе у мертвого фонтана. Меня ничто не тяготило. Спешить некуда. Я решил обстоятельно поразмыслить над происходящим. А вернее, просто решить, что мне делать дальше. Кайра! Вдруг вспомнил я. А что если она здесь. Она абсолютно одна. Маленькая кошечка в целом городе, где нет никого. И некому ее напоить. И некому накормить и согреть. Но если даже она здесь, как я найду ее?

– Сигаретой не угостите? – обратился ко мне знакомый голос.
– Да, – ответил я. Полез за пачкой.
– Не знаете, куда все подевались? – продолжил голос. И тут меня бросило в пот. Это был мой голос. Я мгновенно соскочил. Передо мной стоял я, только довольно худощавый, измученный и с гораздо более длинными волосами. По взгляду парня, который был мной, я понял, что он находится в не меньшем недоумении.
– Ты это я? – ошарашено спросил я.
– А ты я? – лениво ответил он.
– Что за хуйня?!
– Понятия не имею! – улыбнулся он,закурил и продолжил, – но это забавно.

Его похоже в отличии от меня абсолютно не удивляло происходящее.

– Ты не подумай, – продолжил он, едва не смеясь, – все это более чем странно, но разве могло произойти что нибудь лучше? Попробуй ударить меня.

Я размахнулся и дабы развеять наваждение, ударил его. Он упал.

– Бля, – сказал он, вытирая кровь с губы, – больно. Это происходит в действительности.
– В действительности, – согласился я и тут же двинулся к нему. Схватил под локоть и помог подняться. Достал платок. Намочил его водой и стал вытирать ему лицо.
– Кровь и боль реальная, но ведь – город без жителей, встреча самого себя… это как-то….
– Да, это выходит за рамки…
– Здравого смысла, – опередил он, – видимо, мы попали туда, где этот здравый смысл несколько или совсем иной.
– Каким образом?
– Не знаю. Существует множество параллельных миров которые лежат вне диапазона нашего восприятия. В один из них мы видимо и угодили. Но мне здесь вполне комфортно. Денис, – протянул он мне руку.
– Арсений, – пожал я в ответ. – Мне в общем- то тоже не плохо здесь. Но мне чего-то или кого-то не хватает.
– Кого?
– Моя кошка Кайра.
– Она умерла, – грустно сказал он.
– Как? Она же вот только родилась? Она у меня совсем недавно и она живая.
– Тогда она умрет через 17 лет. Ты похоронишь ее вместе с женщиной, которую любишь. Одна маленькая могилка для двух любимых существ. А может быть…для трех. Ты и сам туда ляжешь. Хотя…Нет…нет…нет…

Он схватился за голову.

– Ведь если я не ошибаюсь, ты и я – это два варианта одной жизни. И то, что было у меня, не обязательно будет у тебя, как и наоборот. Так варианты совсем разные. И сущности направленные изначально, в внутриутробный момент в разные направления приобретают совсем иные качества и состояния. Но смерть, то всех нас постигнет, другое дело в каком она виде придет к нам. От чего у тебя умер отец?
– Он у меня не умер, – возмущенно ответил я, – он живой.
– Понятно. Я спросил, потому что у меня он умер от того, что отравился паленой водкой, когда мне было 15.
– Лучше бы и у меня отравился, – подумал я в слух.
– Что? – не расслышал он.
– Ничего. Да, – нахмурился я, – ты хочешь сказать, что достаточно изменить всего несколько штрихов, и вся жизнь и даже личность проживающая ее сложиться по – другому…
– Не вся и не все, – остановил Денис,- только ее внешняя оболочка, то, что заложено в тебе, в сущности, остается неизменным. Я виновен перед всеми, кто любил меня. И это, пожалуй, самое худшее зло, которое я знаю. И прощения я не прошу, потому что глупо просить прощение, за уже причиненный вред. Не только глупо, но и не достойно, потому что тем самым ты как бы хочешь найти себе оправдание. Избавиться от груза. Добиться снятия грехов. А это невозможно. Свою вину нужно нести в себе до конца.
– Я над этим задумывался, но на себе не особо ощущал. Хотя временами появлялось чувство глубочайшей вины, даже не известно перед кем, от которой хотелось упасть на колени и зарыдать.

Этот парень, который был мной, мне нравилось его слушать. Он говорил все как надо. Я слушал его, и мне становилось хорошо. Я нашел достойного собеседника.

– Ты в курсе, что от сюда нельзя выбраться? – спросил он.
– Я уже начал догадываться, – ответил я.
– Нам надо идти.
– Куда?
– Мы попали в промежуточный слой, между одним и вторым вариантом измерения. Но только одной жизни, поэтому здесь и нет ничего. Посмотри, как здесь пусто? Это мы с тобой так пусты!

Его крик громким эхом раздался по всему бездушному пространству города.

– Пойдем! – крикнул он.
– Куда? – еще раз спросил его я.
– В место, где ты был счастлив.
– Я не был счастлив, – поспешил уверить его я.
– Хахахаха, – рассмеялся он, – ну я! Я то есть. Какая разница. – Он засмеялся еще сильнее.

2

Чем дальше мы шли к заявленному месту, тем более разрушенный пейзаж города представал перед нами. Окна в домах были выбиты. Из них свисали рваные серые тряпки. Засохшие деревья без всякого намека на даже пожелтевшие листья. Разбросанные урны с мусором. Качели. Я обратил особое внимание на качели, когда мы проходили рядом с детским садиком. На них никого не было, висел собачий поводок с ошейником. Они качались и омерзительно поскрипывали при этом. Денис безысходно улыбнулся, глядя на них. И мне показалось, он хочет заплакать, но сдерживает себя.

Мы прошли уже довольно много. Пересохший колодец, из которого нельзя было напиться, был когда-то источником живительной влаги, как объяснил мне Денис. Летом, детвора со всей округи сбегалась к нему, чтобы напиться холодной ключевой воды. Это было своеобразным залогом счастливой и здоровой жизни, хотя бы на недолгое время.

Постепенно шаг Дениса становился все тяжелее и тяжелее. Он то и дело останавливался и просил пить. Мы присаживались на камень, скамейку, или же делали привал прямо на обочине дороги. Переводили дух и шли дальше. Это продолжалось множество раз. Казалось, мы никогда не придем и движение наше не закончится.

Остановка. Растерзанный голубь. Одно крыло. Голова. Перья повсюду.

– Что-то тяжеловата дорога…. – пожаловался Денис.
– Да. Нелегким оказался путь, – согласился я.

Я попил воды и протянул бутыль Денису. Он сделал пару глотков и отдал бутылку обратно. Я поднял белое перышко у себя из под ног. На его конце был увесистый черный шарик из гудрона. Я поглядел на конструкцию и выбросил ее. Белое перо тормозило падение – гудронный шарик ускорял. Падая, перышко отчаянно вращалось вокруг своей оси. Борьба черного и белого. Черное сильнее. Тянет вниз. Оно победит.

– Я алкоголик и дешевый наркоман, который своим существованием, только отравлял жизнь ближним. И особенно тем, кто его по – настоящему любил. А у тебя как все в жизни?
– Ну, – задумался я, – я не алкоголик и не наркоман. И вроде бы не особенно отравлял чью-то жизнь, но и какой-то большой любви я тоже никому не подарил.
– Это все – таки лучше, чем у меня.
– Возможно, – согласился я.

Остановились мы у черной реки. Темная жидкость не текла в ней, как это положено воде в реках, а стояла. А может быть, течение было настолько медленным, что глаз не мог уловить движение.

– Здесь, – сказал Денис. – Мы пришли.

И тут я увидел, что не поодаль от берега много – много небольших земляных возвышений. Вероятно, те, кто жил здесь когда-то, хоронили домашних животных, предположил я. Денис стал раскапывать одну из могилок. Он остервенело скреб пальцами землю. Пока не добрался до цели. Захоронение оказалось не глубоким. В нем лежал сверток. Он развернул его. Ребенок. Совсем маленький. Новорожденный или же даже, эмбрион. На его сморщенном личике и тельце уже проступали темные пятна разложения. Но не сильные. Он был погребен, не так уж давно.

– Откапывай остальные, – велел он мне.

И мы стали разрывать могилки. И в каждой мы находили ребенка, завернутого в полотно. Полотна были разных цветов: зеленый, синий, красный, черный, фиолетовый, желтый… Маленькие трупики были все примерно одного размера. Все не сильно испорченные, и источали они запахи цветов, но не разложения.

– Это все мои, не рожденные…или убитые при рождении… – сказал мне он и я увидел, что глаза его покраснели, стали безумны и из них потекли слезы.

Всего мы насчитали десять младенцев. Каждого разворачивали. Потом Денис забирал полотно, в которое ребенок был завернут и затем мы снова закапывали тельце.

– Так они быстрее разложатся, – объяснил он мне, – а из полотнищ мы разведем костер. Ночь будет длинная…

Темнело. Становилось холодно. Мы собрали хворост на берегу мертвой реки. Разорвали материю. Побросали все в кучу и развели костер.

– А если бы они были в полиэтилене, то, тогда бы вообще долго им пришлось, и нам бы хуже было, – заметил я.
– В полиэтилене нет, не стали бы хоронить…- возразил Денис, – не настолько они чудовища. Ведь есть в них хоть, что – то человеческое. Это они так только, казаться хотят сильными и не прогибаемыми, а ты отойди от них, пальцем ткни и они сломаются. Сыкливые они на одиночество – эти люди.
– Ты не замечаешь, что с нашим сознанием что-то не то происходит?
– Да, – сонным голосом ответил Денис, – как – будто надышались чего-то…

3

Когда я очнулся стояла непроглядная ночь. Я лежал не поодаль от костра. Было прохладно, но не холодно. Тихая летняя ночь. Денис сидел очень близко к костру и что-то бормотал. Я встал и подошел к нему. Он дрожал, прижимая к себе согнутые колени.

– Что с тобой? – спросил я.
– Холодно, – ответил он, – очень холодно. Закрой окно.
– Окно? – удивился я. Он ничего не ответил.
– Может у тебя ломка?
– Нет, у меня не бывает ломок. Это другое. – Он закашлялся. – Я вспомнил, что со мной произошло – я прыгнул с восьмого этажа. Я где – то читал, – он снова закашляся, еще сильнее, – что в одних очень древних африканских или не помню, точно каких племенах, шаманы владели искусством воскрешения мертвых. Но после воскрешенья это уже не было жизнью. Воскрешенный жил несколько дней, и все это время старался держаться, как можно ближе в костру. Он сторонился живых. И путался в сознании. Бредил или же просто молчал. Он чувствовал холод смерти и невыносимое одиночество. Он же не жил, а просто его реанимированное сознание ненадолго оказывалось возвращено в уже умершее и разлагающееся тело. Нам надо вернуться на вокзал. Туда, где ты себя видел в последний раз. Потому что я себя не помню, но ты – это то же самое что и я, поэтому мне подойдет и твоя отправная точка. Я хочу поскорее избавиться от этого…
– Хорошо, – сказал ему я, – подождем утра и двинемся. Скоро уже утро.
– Нет, – обрезал он, – ждать не надо. Утро больше не наступит. Дай закурить, – кашляя попросил он, – покурим и пойдем.

Мы выкурили по сигарете. Попили воды. Осталось совсем немного. Пол бутылочки 0,5. Денис вроде бы пришел в норму.

– Я тоже Кафку люблю, – сказал он, смотря на низ моей куртки.

Я только сейчас заметил, что из кармана ее торчит маленький томик.

– О, это, наверное, Ольга положила мне, чтобы в пути почитал, – улыбнулся я, – она знает, как я люблю книги.
– Я тоже очень. Но мне никто ничего не положил. Некому, – улыбнулся он. – Знаешь, чем больше узнаю людей – тем больше люблю книги.
– Я где-то уже слышал эту фразу.
– В своей голове друг. В своей голове. А теперь пойдем. Ждать нам нечего, но поторопиться все-таки стоит.

4

Деревня через которую проходил наш путь выгорела дотла. Под ногами у нас вздымался толстый слой золы. Мы разорвали материю. Пропитали клочки ткани водой. Сделали респираторы. Денису из фиолетовой ткани. Мне из красной. Так было легче дышать. Дома из угля тянулись вдоль дороги. Мы вошли в один из них. Не знаю зачем. Но что-то нас туда притянуло.

– Это воспоминания, – объяснил Денис, – не твои. Потерянная жизнь, о которой не всегда получается не думать.

Я посмотрел на столик, за которым сидели чучела молодой женщины, мужчины и ребенка. Под ногами у женщины вальяжно развалился огромный черный Ньюфаундленд. Они обгоревшие навечно застыли в этом идиллическом мгновении.

– Люди, – продолжил Денис, – самое дорогое, что есть в этой жизни. И когда они по определенным причинам исчезают, ты переходишь в иную психо – духовную стадию существования. Эволюционируешь. Выгораешь, как эта деревня. Нет, у тебя не опускается нравственная планка. Не меняется система ценностей. Просто ту часть в тебе, которая отвечает за некоторые из них – ты замораживаешь.

– Значит можно ее разморозить?
– В том то и западня, что нельзя. Деградация невозможна. Это страшно друг, любить и не чувствовать, что любишь. Пропасть отныне. И везде.

Я никогда никого не любил. В смысле той любовью, которой любит мужчина женщину. То о чем написано в классике, и что ныне, в современной литературе, да и жизни полагаю, потеряно. Но в груди у меня от слов его защемило, а к горлу поднялся ком.

– Одного я не мог понять,- продолжал Денис, – что значат человеческие клятвы, если они ничего не значат…

Это звучало, скорее, как утверждение, нежели вопрос. И поэтому я ничего не ответил.

В сгоревшем доме становилось душно. По спине моей пробежались мурашки. Я почувствовал озноб и легкую тошноту. Ощутил нахлынувшую волну жути и отвращения. В глазах потемнело, как бывает от перепада давления, когда ты резко встаешь. Я уперся рукой в обгоревшую стену. Она была толщиной с фанерный лист. И по всей логике, едва ли могла вынести тяжесть моего тела и не рухнуть. Но, к моему удивлению она оказалась крепкой и твердой, будто каменная. Денис подхватил меня под локоть и вывел.

– Да, ломает тебя от моих воспоминаний, – сочувственно сказал он.

Ноги мои стали ватными. В горле пересохло.

– Очень плохо – прохрипел я задыхаясь.
– Дыши глубоко. Вдох-выдох. Сейчас пройдет.

Я сделал как он сказал и мне стало немного легче. Но все же, я все еще ощущал давящий ком внутри меня. Мы не спеша продолжали идти и по мере того, как мы удалялись от дома населенного мертвецами – воспоминаниями состояние мое возвращалось в норму.

5

Прошли сутки или около этого. День не сменял ночь, а ночь не сменяла день. Не света не тьмы, но ты все видишь. Не зрением, а как-то иному. Это необъяснимое чувство. Состояние Дениса значительно ухудшилось. Он волочил левую ногу. Я нашел ему какую то палку и он использовал ее в качестве опоры. Всякий раз, когда он падал, я помогал ему подняться. Далее он отталкивал меня от себя, делал несколько шагов и снова падал. Наконец он рухнул и более не смог подняться. Его губы посинели. Он прижимал скрюченные руки к груди и скрипел зубами.

– Денис!

Я хлопал его по щекам. Пытался привести в чувство. Он стал на удивление тяжелым. Мне не хватал сил его поднять.

– Денис, ты должен подняться и дойти. Иначе ты будешь гораздо дольше гнить заживо. Помоги мне, осталось немного.

Он открыл глаза и, смотря в бесцветное небо, сказал этому небу следующие слова:

– Какого бы мне не было. Я дойду до конца сука. Вырву свое сердце. Превращу его в кусок говна и подарю тебе заново.

Его сини губы порозовели. Он расцепил руки. И стал подниматься. Я помогал ему.

Мы пробирались через заросли. Под ногами хрустела солома. Повязки, наши мы давно выкинули. В них больше не было необходимости. Атмосфера хоть и была наполнена чем-то вязким и неприятным, но дышать этим воздухом можно было. Что-то большое громко ухая пролетело над нами, едва ни коснувшись крыльями. Я упал на Дениса, закрыв его своим телом. Очень напугался. Такого страха по – моему я не испытывал не разу в жизни.

– Это сова, – сказал Денис. – Не ссы. Она хорошая и добрая. Сова друг. Она всю жизнь проживает одна и никого не трогает. Она пролетит рядом, совсем близко над тобой, но никогда не коснется. Мы на ее территории. Она проверила нас. Дальше будет легче.

Чем больше я шел, тем сильнее становились мои ноги. Время от времени мне приходилось тащить на себе Дениса, так как он порой совсем выдыхался. Ноги его подкашивались. Он мало что соображал. То небольшое время отпущенное на его мучительный уход, в связи с огромной плотностью страдания заложенного в каждое мгновение существования казалось вечностью. Не только для него. Я сам чувствовал это не менее явственно, так – как по сути мы были одним и тем же.

-Догорай костер. Догорай…Я оставляю тебя навсегда… – бормотал он невнятно.

Мы дошли до перекрестка с рекламным щитом. Где-то вдалеке душераздирающе выла собака. Иисус по – прежнему показывал фак. Денис поднял бутылку из под пива.

– Пошел ты! – выплюнул он. И со всего маху бросил ее в Иисуса. Она разбилась в дребезги. Иисус остался невредим. Собака выла, и тем дольше, тем невыносимее это становилось.

Разноцветными повязками оставшимися от не рожденных младенцев мы туго перевязали тело Дениса, так – как разложение уже дало о себе знать, и его плоть начала буквально расходиться по швам. Я тащил его на своей спине. Дениса вырвало желтой жижей вперемешку с кровью прямо на меня. От его рвоты пахло чем- то кислым…

– Поторопись, – сказал он. – Это хуже чем боль и смерть…
– Что ты чувствуешь сейчас? – спросил его я.
– Ничего не чувствую, – ответил он, – только тьму, ужас бескрайний и холодный, как вселенная…и невыносимое одиночество. Почему ты никого не любишь?
– Потому что любить здесь некого, – ответил я.
– Ты должен кого-то любить. – хрипел он, – любовь к другому живому существу, самое прекрасное, что возможно в этом ущербном мире.
– Мне этого не понять.
– Если бы не смерть, я бы с удовольствием жил в этом безлюдном городе еще много-много лет.
– А мне что-то уже не хочется. Я домой хочу… – понял я.

6

Весь путь был пройден. Мы сидели на остановке и курили. Несколько шагов и мы на вокзале. Но мы не спешили их совершать. Сигарета как-то нелепо смотрелась в его перебинтованной синей распухшей руке. Он смотрел на дым и молчал. Я тоже. Говорить было не о чем. Да и не хотелось. Удивление у меня вызвало то, что на небе совсем ненадолго, на мгновение появилось солнце. Дениса же данное чудо совсем не удивило. Он принял его как должное.

– Ты не любишь, но у тебя есть любящий тебя человек. Я люблю, но у меня его нет. Как-то странно это.
– Правда в том, – сказал я, – что в жизни все всегда неправильно.
– Подари мне томик Кафки. Тебе же его подарил тот, кто – вероятно любит тебя. Это будет согревать меня…

Я отдал ему книжку. Мы закурили еще по одной. Но тут пошел дождь и затушил наши сигареты. Денис поднял перебинтованную ладонь тыльной стороной к небу. Капли падали на нее. Он посмотрел вверх, потом на ладонь. Улыбнулся и сказал:

– Она никогда не боялась дождя. И я теперь тоже.

Собака перестала выть. В груди больше не ныло. Жажда не беспокоила. Спасибо дождю. Мы поднялись. Я взял Дениса под локоть и мы не спеша пошли по мокрому асфальту. Быстро идти он не мог. А этого и не требовалось. Последние шаги всегда можно растянуть. Спешить некуда. И те, кто это понимают, никогда не торопятся, потому что мы, если с кем-то и расстаемся, то навсегда. И более этого человека уже не получится обнять, как прежде. Согреться и согреть. Поцеловать и посмотреть в глаза. И на мгновение, угадав друг друга слиться душами. Эти единичные короткие обрывки времени, вспышки истины, которые удается отвоевать у бессмысленной и беспощадной жизни – и называются счастьем. Не знаю, как, но я никогда не знавший счастья понял это тогда, когда вел его, уже мертвого к поезду.

7

Поезд остановился. Двери открылись. В нем была темнота еще более плотная и холодная, чем та, что поглотила город. Я хотел было, что – то сказать Денису на прощание. Но он опередил меня:

– Не надо. Молчание, всегда скажет больше, чем любые слова.

Он поднялся в тамбур. Повернулся.

– Знаешь что?! -сказал он мне.

Из-за шума дождя его было плохо слышно.

– Что?! – спросил я.
– Она стоит того, что из-за нее разрушить всю свою жизнь!
– Кто она?! – не понял я.
– Любовь! – ответил он, весело засмеялся, и провалился в темноту вагона, будто никогда и не существовал. Двери захлопнулись и поезд лучом ослепительного света исчез в темном беззвездном небе, оставив после себя шлейф бело-фиолетового дыма.

Дождь перестал. Все успокоилось. Кошка подбежала к моим ногам и замяукала. Я узнал ее – это была Кайра. Я взял ее на руки. Дым рассеялся. И через секунду другую о Нем, когда-то кого – то любившем и о чем-то мечтающем уже не напоминало ничего, кроме куска обгоревшей красной материи, которую он оставил мне.

Из глубины далеких дворов доносился жалобный вой собаки. Я стоял и прижимал к груди кошку. На этом холодном вокзале. В безлюдном городе.

Моя одежда покрывалась инеем. Дыхание превращалось в пар. Жить оставалось еще долго. Но возвращения это не предполагало.